что гориллы разумны… думаю, вы поладите.
В этом Себастьян крепко сомневался.
— Лолочка выросла у нас в зверинце. А вот Казимира привезли всего два месяца как. Ее величество очень надеются получить потомство… и Казимир старательно за Лолочкой ухаживает, но она, увы, пока его стараний не оценила, но ее величество верят, что главное — терпение…
В огромной клетке под невесомым чародейским пологом царили льды. Серые. И ярко-голубые, словно кто-то высек глыбины эти из неба, и темно- зеленые, морские, и полупрозрачные, каковые и увидишь-то не сразу. Во льдах тонуло солнце, расплывалось маревом зыбкого света.
Искажало пространство, отчего ледники казались бескрайними.
И оттого не сразу Себастьян заметил, как ближайшая глыбина, темно-серая, будто припорошенная пеплом, покачнулась.
Встала на ноги…
…ледяные гориллы были огромны.
Страшны.
— А они меня… не того? — поинтересовался Себастьян, отступая от клетки. — Не сожрут?
— Что вы! — неискренне возмутилась Клементина. — Они мясо не едят.
…а если вдруг передумают, то ее величество будут, конечно, очень огорчены. И некролог составят красивый…
Горилла была уродлива.
Огромное веретенообразное тело, поросшее тонкой белесой шерстью, сквозь которую просвечивала серая шкура. Короткие задние лапы и длинные — передние, на которые она опиралась, но как-то так, что становилось ясно: и без опоры она передвигается очень даже быстро. На короткой шее сидела круглая и отчего-то лысая, точно из куска прозрачного льда выточенная, голова. И Себастьян, вглядываясь в лицо, поневоле отмечал удивительное сходство его черт с человеческими.
Высокий, пусть и скошенный лоб.
Массивная переносица и маленькие глазки черными угольками.
Неожиданно подвижный рот, который то кривился, то растягивался. Оттопырив нижнюю губу, горилла потрогала ее пальцем и издала протяжный громкий звук.
— Это Казичек… он вас не тронет.
Казичек ухнул и, привстав на кривых ногах, ударил себя в грудь кулаком.
— У! — сказал он, обращаясь к кому-то, скрывавшемуся в глубине ледяной пещеры. — Угу!
Из пещеры кинули камнем.
— Гы. — Казик огорченно поскреб шею.
…а Клементина исчезла.
— Не бойтеся, — сказал служитель. — Он у нас смирный. И дамочек всяких страсть до чего любит!
Фотограф торопливо закивал, хотя навряд ли с этим Казиком был так уж хорошо знаком. Сам-то небось к клетке приближаться опасался.
— Мы… — Он дернул Тиану за рукав и, нервно сглотнув, сказал: — Быстренько отработаем…
Кинул взгляд на Казика, который явно заинтересовался гостями, и уточнил:
— Очень быстренько.
Себастьян не имел ничего против.
В клетку он шагнул первым и поежился: холодно!
Лед был настоящим, и холод тоже… и горилла. Казик приближался медленно, ковыляя на кривоватых своих лапах. Он остановился в шагах трех и, вытянув губы трубочкой, произнес:
— Уууы…
— И тебе доброго дня. — Себастьян решил быть вежливым.
— Ы!
Вытянув палец, горилла ткнула им в панночку Тиану и сказала:
— Гы!
— Осторожней!
— Гы-гы…
— Подойдите к нему ближе, — попросил фотограф, сам же отступая к выходу.
— Вам надо, вы и подходите!
У Себастьяна не имелось ни малейшего желания приближаться к Казику, который, напротив, новому знакомству обрадовался. Он сел и, бухнув себя в грудь кулаком, произнес: