Королева безропотно протянула газету со статейкой.
И снимок имелся свежий.
И написано было живо, увлекательно…
– Врут, – спокойно ответил король, пробежавшись по строкам. – Сами посудите, дорогая, вы же присутствовали на открытии конкурса… и эта… девица, уж простите за каламбур, именно девицей была.
Королева прикусила мизинец.
Не то чтобы она не знала об изменах супруга – знала и по давней договоренности, благодаря которой брак этот был крепким и по-своему счастливым, закрывала глаза. Но одно дело очередная интрижка и совсем другое – ребенок.
– И, конечно, лишить девицу девичества – дело нехитрое… но вот чтобы за несколько дней она и забеременеть умудрилась…
Король хмыкнул.
И ее величество с немалым облегчением выдохнули. Все же бастард – это… оскорбительно…
– Да и ошибочка вышла. – Его величество ткнули в газету пальцем. – На эту красавицу Матеуш нацелился…
– Она ему не подходит.
– Ах, дорогая, тебе волю дай, так ты мальчика вовсе в монастырь спровадила бы… Анелия тебе тоже не нравилась.
– Развратная особа.
– Развратная… как есть развратная. – Его величество цокнули языком, припоминая очарование этой развратной и напрочь аморальной особы, которая…
…впрочем, некоторые воспоминания он предпочитал держать взаперти.
– Мальчик страдает. – Королева дотянулась-таки до шнурка.
Ей хотелось шоколада.
Горячего, украшенного пышной пеной взбитых сливок и темно-красной вишенкой, с каплей коньяка или травяного бальзама. И пусть придворный целитель с придворным косметологом вкупе твердят, что сладости ее величеству вредны, но… чем-то надо себя радовать?
– Мальчику заняться нечем, – проворчал король, но кофию потребовал. – Все страдания его – от безделья… а вы ему потворствуете!
Ее величество оскорбились и замолчали.
Благодатная тишина длилась недолго. Его величество успели сосчитать трещины на желтоватом лице амазонки, заметить пару дохлых мух, что лежали меж стеклами, и услышать, как шуршат под глянцевым паркетом мыши. Подали и шоколад, именно такой, какой хотелось королеве, и серебряный кофейник с крохотными, чуть больше ногтя, чашечками.
Кофий ее величество разливали лично.
Перемирие, значит…
– Люди поверят, – сказала она, мизинчиком указывая на газету, что так и осталась лежать на краю стола. – Мы должны что-то… предпринять.
– И что вы предлагаете? Судиться?
…и изваляться в грязи?
– Отнюдь. – Все же ее величество была по-женски умна. – Суд или опровержение будут восприняты… неправильно.
Права. Вновь заговорят о самодурстве и королевской власти, каковая слишком уж… абсолютна.
– И девушку отсылать нельзя… во всяком случае, сейчас… надо окружить ее заботой и вниманием… пусть Матеуш заявит, что признает этого ребенка…
Король кивнул.
Иногда он почти любил свою супругу.
– Когда же станет очевидно, что ребенка нет, то… никто не осудит, если девица раскается в обмане и уйдет в монастырь…
Ее величество подхватили вишенку и отправили в рот.
…и все-таки надобно с ремонтом что-то думать…
Глава 16
О тяжких буднях акторов
Я не в том возрасте, чтоб неосознанно делать глупости. Я в том возрасте, когда их делают осознанно и с удовольствием.
Аврелий Яковлевич прохаживался в тени платанов. Выглядел он превосходно. Клетчатые брюки, шитые по последней моде мешковатыми, зауженными книзу, облепляли могучие щиколотки ведьмака, топорщился воротничок белоснежной рубашки. И полосатый, незабудкового колеру жилет плотно облегал и грудь, и поджарый плоский живот, словно подчеркивая, что, несмотря на годы, Аврелий Яковлевич сохранил и стать и форму. И пурпурный гавелок[25], отделанный золотым крученым шнуром, гляделся вполне уместно, хоть и несколько вызывающе.
