– Давайте уже начинать, – сказал он, добавив сливок и сахара, после чего Хедли усадил свою жену, а Элис поспешила на кухню за сливочным маслом.
Ужин начался в напряженном молчании. Элис перекусила быстро, по-деловому, не спуская глаз с мужчин и девушки. Фергессон принялся за еду без лишних слов, с бесстрастным раскрасневшимся лицом, и стал уплетать ее, точно портовый грузчик. Сидевшая рядом Эллен жеманно ковырялась в тарелке, изредка наполняя рот и кривя красные губы в нервной гримасе. Пару раз она, извинившись, упархивала в спальню взглянуть на Пита: наблюдая за тем, как вокруг ее стройных ног шелестят юбки, Элис гадала, нервничает она или притворяется – а может, и то и другое сразу? Скорее всего, и то и другое: когда Эллен вышла из спальни, Элис вновь уловила в карих глазах девушки мгновенную вспышку подлинной паники.
Пока жена изо всех сил старалась, чтобы все прошло гладко, Стюарт Хедли весело уминал рыбу, печеную картошку, булочки и зеленый горошек: его красивое белокожее лицо казалось совершенно бесхитростным.
Какое-то время все молчали. Наконец, когда тишина стала тягостной, Фергессон заговорил.
– Что ж, – сказал он, не обращаясь ни к кому в частности, – я слышал, призывную квоту снова подняли.
– Она постоянно растет, – откликнулся Хедли с полным ртом и запил еду кофе. – Но им до меня не добраться: у меня ведь больная печень.
Фергессон уставился на него.
– Он еще и гордится тем, что болен. А по мне так ты выглядишь вполне здоровым: с тобой все в порядке.
– Но к службе я все равно не годен, – заносчиво возразил Хедли.
– Я ушел на Первую мировую добровольцем, – пробрюзжал Фергессон. – Морская пехота – Вторая битва при Марне, лес Белло[85]. Мне это ничуть не навредило.
– Ты не был женат, – напомнила ему Элис. – Когда человек женат, это совсем другой коленкор.
– Когда ты женат, – с важным видом вещал Фергессон, – тебе, наоборот, есть за что сражаться. Ты кровно заинтересован в защите своей родины. Человек должен радоваться возможности вернуть долг родине, отблагодарить ее за то, что она для него сделала, – он вытер салфеткой рот. – Тебя комиссовали? – спросил Фергессон. – Они не собираются пересматривать решение?
– Нет, – быстро сказала Эллен. – Он получил свидетельство, где говорится, что он непригоден к военной службе со снятием с учета.
Фергессон крякнул и вернулся к еде.
– Ведутся мирные переговоры, – сказала Элис, – война скоро должна закончиться.
– Никогда она не кончится, – решительно возразил Фергессон. – Красные разводят канитель: они ничего не подпишут. С ними невозможно разговаривать: они понимают только язык военной мощи. Демократы собираются отдать им Корею – нам нужна безусловная военная победа. Это каждый ребенок знает!
Хедли сказал:
– Вы хотите воевать с коммунистическим Китаем?
– Когда пробьет час, – ответил Фергессон, – дядя Сэм не устоит даже перед кучкой азиатов… – Он свирепо глотнул кофе. – Вот в чем беда нынешних людей: они мягкотелые! Достаточно одной атомной бомбы, и все эти китаезы разбегутся из Китая кто куда. Мы должны продемонстрировать силу, должны показать им, что мы сделаны из стали. Слова, слова, слова – они занимаются одной болтовней. Рассядутся за столом и чешут языками. А пока мы сидим в Панмуньоме[86], красные завоюют весь мир, – он ткнул пальцем в Хедли. – Тебе тоже не помешало бы поменьше болтать да побольше делать: мне доложили, что вчера ты весь день стоял и трепался с бэсфордским продавцом.
Хедли покраснел.
– Я пытался сэкономить для вас пару баксов: хотел отказаться от того аккордного контракта, что они сварганили для рождественского рынка.
– Я без тебя обо всем позаботился, – сказал Фергессон. – Я уже сказал Бэсфорду, что мы не заключаем никаких аккордных контрактов: мы получаем обычную скидку и выручку – никакой сдельной чепухи. Где та книга заказов, что они прислали? Я пустил ее на заметки.
– Ну хватит, – укоризненно сказала Элис. – Доужинайте хотя бы.
Фергессон запальчиво отодвинул тарелку.
– Я уже.
– Еще десерт, – напомнила Элис.
– Давай неси.
Все сидевшие за столом перестали есть. Тарелка Эллен была еще наполовину полной: она с тревогой взглянула на Фергессона, а затем на мужа. Элис на мгновение посочувствовала ей: такое обескуражит любого. Она встала и принялась собирать посуду.
– Не вставай, – сказала Элис, когда девушка судорожно вскочила. – Я сама.
– Все из-за того светового люка, – говорил Фергессон, когда она возвратилась с винным желе. – Закрой чем-нибудь эту хреновину, и не будет такого яркого света. Или поверни телевизоры в другую сторону.
– Их должно быть видно с улицы, – возразил Хедли. – Люди идут мимо и видят работающий телевизор. Они останавливаются и смотрят, а потом
