На выручку мне приходит Потерявший Имя. Прошептав заклинание, он плашмя швыряет свой посох на землю. С посохом немедленно происходит метаморфоза: он уплощается и удлиняется, быстро превращаясь в тропу. Вот это да!
Самонаводящаяся дорога!
— Боевого оружия не получилось, — извиняется старик. — Но хоть что-то…
— С изъяном?
— Да. Надеюсь, с небольшим.
— Ну как, — вопрошаю дракона, — пойдешь с нами?
Тот тяжко вздыхает, отчего стены эльфийской халупы рушатся, как карточный домик.
— Придется…
— А коли придется сражаться с врагами, а?
— Ну… я ведь еще не мудрый, я только мудреющий. — И дракон сконфуженно прячет голову под крыло.
Мы идем через земли короля Кюрдамира. После небольшой бескровной стычки с пограничной стражей мы держимся настороже, хотя вообще-то это страна мирная. Говорят, что с тех пор, как славный Кюрдамир стараниями врачевательницы Нежриэль излечился от беспробудного пьянства, он настолько полюбил физические упражнения и стрельбу, что даже велел подданным забыть его прежнее имя и стал именоваться Биатлоном, носителем двух достоинств.
Королевство Биатлона — процветающая страна, войны обошли ее стороной. Зато к западу от королевства воюют все, кому не лень.
Туда мы и направляемся.
Леноре не сидится на привалах — она требует, чтобы я учил ее бою на мечах, коих у нас полный комплект после приграничной стычки. Я и учу. На дракона надейся, а сама не плошай. Мудро, принцесса, мудро. Со временем о тебе разнесется слава как о справедливой королеве-воительнице, но видел бы тебя твой покойный папаша Угорел — залился бы слезами. Ведь ты не постесняешься подержать в тюрьме крестьянина, не заплатившего налоги, и вздернуть на крепостной стене предателя? Ну и правильно.
Тропа, еще недавно бывшая посохом, пряма, как стрела, и вовсе не собирается обходить разные природные мелочи вроде буреломов, скал, оврагов и болот. Потерявший Имя, только что вытащенный нами из зыбучей трясины, хмурится на ходу, вычесывает из бороды сфагнум и объявляет, что эта-то неразборчивая прямизна и есть изъян его изделия, хорошо, если единственный.
Мы переправляемся через Мэйнстрим, когда-то самую могучую реку из всех, какие я знал. Теперь я точно вижу неустроение в мире: от реки остался хилый ручеек, петляющий по стрежню бывшего русла великой реки. Сухие водоросли, скелеты рыб, потрескавшаяся корка окаменевшего ила. Речные духи или погибли, или переселились жить в боковые протоки, прежде почти сухие, а теперь на диво многоводные.
Мне знакомы эти края, я бывал здесь когда-то, правда, в последний раз сравнительно давно: лет шестьдесят назад. Если не считать реки, ландшафт с тех пор мало изменился. Вон и знакомый холм с плоской вершиной стоит, как стоял, и все та же хижина земледельца у подножия холма…
Нет, я не утерплю, я сбегаю посмотреть…
Когда в прошлый раз я проходил здесь, спеша на помощь робкому и богомольному королю Монастиру, взятому в плен жрецами Тьмы, то решил срезать путь через вершину холма. Вершину я нашел еще более плоской, чем ей полагалось быть от природы, проще говоря, искусственно выровненной, со снятым слоем почвы и выкорчеванными кустами. На холме находился крестьянин, ничуть не испугавшийся при моем появлении. Он сидел на деревянной колоде, с ног до головы обсыпанный каменной крошкой, и тесал зубилом здоровенный гранитный валун. На валун-то я и присел, желая отдохнуть и поболтать со свежим человеком, ибо целых десять дней перед тем если что и слышал, то только свист клинков, грозный гул моего верного кистеня да стоны умирающих — вольно же им было подставлять свои головы под Чтозаболь!
— Если ты хочешь разбить этот камень, то неправильно держишь зубило, — сказал я, справедливо полагая, что знаю о камнях все.
— Я не хочу его разбить, — ответил крестьянин, не прерывая работы. — Я хочу его обтесать. Чтобы был прямоугольным. Четыре локтя в длину, три в ширину и два в высоту.
— Зачем?
— Площадку видишь? — показал он глазами. — Ее разровнял мой дед. Здесь будет… постройка. Сто шагов в длину, сто в ширину, сто локтей высоты. Это здание будет видно отовсюду, сюда будут приходить люди…
— Значит, это будет храм? — спросил я в великом сомнении.
— Не храм, а Храм, — поправил он интонацией.
Понятно…
— Какому богу?
— Никакому. Всем. Какая разница? Просто Храм.
— И когда ты надеешься его закончить? — спросил я.
