поднял глаза и осекся. Семен сплюнул под ноги и выпустил сквозь шарф кубометр ротового пара.
— Да чего вам объяснять — все равно не поверите!
Перед прилавком невесть откуда оказался неприятный, известный всему рынку детина. Звали детину Соплей. Но звали его так за глаза и в верной компании.
Был он высокого роста, лицом широк — по блину на каждой щеке поместится. Волосы, брови и даже реснички — бесцветные, как подвальная плесень. Глаза васильковые и пустые, по меткому слову поэта: как два пупка. Сын директора рынка и сволочь крайнего разбора. Сейчас он был слегка поддавши. В такие минуты его настроение колебалось на кромке. С одной стороны — буйная радость, когда он бегал по рынку, натянув на голову отобранный у вьетнамцев малиновый бюстгальтер арбузного размера. С другой стороны — гадючья злоба, плевки в суп обедающим торговцам, затоптанная корзинка с котятами. А переход осуществляется легким толчком с любой стороны.
Сопля привалился к прилавку спиной, иронически глянул на толкущихся покупателей. Ухватил лапой плюгавого мужика с косенькими глазами.
— Эй, китайса, курить дай!
Китайса вынул пачку, Сопля поплевал на пальцы, вытащил две сигареты, одну сунул в рот, вторую уронил. Китайса дал прикурить. Сопля почавкал, окутался дымом, забрал пачку и зажигалку, отвесил добродушного пинка. Покурил, осоловело, наблюдая за дерущимися воробьями. Развернулся к Борису.
— О! Здорово, барбус!
— Здрасти, Эдуард Иваныч, — улыбнулся барбус Борис, приветливо прогнувшись.
— Ну, че тут? Как торговля?
Барбус неопределенно скособочился, всем видом показывая, что хотя он и тронут заботой Эдуарда Ивановича, но мотыль квелый, рыбок не берут и свободных денег совершенно нет.
— Ладно, будет шлангом прикидываться. Курить будешь?
— Я, Эдуард Иваныч, завязал. Здоровья-то нет, как у вас!
— Потому что здорово… это… здоровый образ жизни веду!
Сопля придвинулся к Борису. Свернутая бумажка перекочевала из руки одного в обширный карман другого.
— Ладно, торгуй, мотылек. Ах-ха-ха! Ловко подколол? Мотыля продаешь, значит, мотылек!
— Хрю-хрю-хрю! Здравия желаю, Эдуард Иванович! — улыбнулась пластмассовыми челюстями бабуся.
— Здорово живешь, Микитична!
— Вы вроде как с лица схуднули, Эдуард Иванович?
— На фитнес хожу. Знаешь, что такое? Это когда спорт.
— Ну, дай-то бог! — истово перекрестилась Микитична. — Нам и без надобности уж.
— Ладно. Хватит мне зубы это самое. Чего там у тебя?
— Как перед иконой, чтоб у меня руки отсохли, если вру!
— Так.
— Нету! Ни одной не продала! А все конкуренты!
— Какие конкуренты?
— Да вот, — сказала подлая бабка и указала на Семена, — пять клиентов отбил!
Семен и отчасти Борис опешили. Сопля вдруг увидел Семена с его банкой, как будто они только что вывалились из зазеркалья.
— Оп-па! Ты кто такой? Ты чего тут стоишь, а?
— И чего? Купил вон место и стою. А что?
— Чего ты тут толкаешь?
— Эльфа вот.
— Дрянь какая-то летучая, — вклинилась Микитична, — больная, наверное, не ест ничего! Сам говорил!
— Нуксь!
Сопля залапил банку. Она почти целиком поместилась в его ладони.
— Оппа! Зашибись! Засушу и на зеркало в тачилу повешу!
— Ты давай не борзей! Поставь банку!
— Пасть закрой, дедушка! — элегантно парировал Сопля, для верности положив вторую ладонь Семену на лицо. Лицо поместилось в ладони целиком.
