сыновьями, старшие оружники. А у стола напротив хозяина сидел какой-то русобородый мужчина средних лет, одетый в непривычную свиту, совсем не славянского покроя – с широкими полами, с отворотами яркого красного шелка и с тонкими полосками такого же шелка, нашитыми поперек груди. На скрип двери все обернулись; Пестрянка вспомнила чужую лодью.
– Идите скорее! – воскликнула Доброзоровна. – Тут новости у нас! Из Киева люди приехали!
Пестрянку бросило в жар; от неожиданности она пошатнулась, Хельги сзади придержал ее за пояс.
– Из Киева! – Она справилась с собой и прошла вперед, во все глаза глядя на русобородого в чудном кафтане.
На опечаленную свекровь никак не походила, скорее, была взбудоражена; лица остальных тоже отражали волнение, хотя и не без оттенка тревоги. Значит, никто не умер… Асмунд… Это от него! Ради чего он прислал отдельного гонца, когда поклоны и подарки ежегодно передает с купцами?
Неужели вспомнил о ней?
– Это сноха моя, Асмунда жена, – пояснил русобородому Торлейв. – А вон тот молодец – братанич мой из Хейдабьюра, Хельги.
Он говорил по-славянски, значит, гость их не был варягом.
– Стало быть, и их тоже поздравим! – Русобородый встал и учтиво поклонился. – От мужей киевских и дружины родичам князя русского Ингвара и княгини Ольги наше уважение приносим!
– Зять Ингвар теперь князь в Киеве! – пояснил изумленной Пестрянке Торлейв. – А Эльга наша – княгиня русская. Кто бы подумать мог…
– Во сне не увидеть… – подхватила Кресава и отчего-то заплакала.
– Как это? – выговорила Пестрянка, знавшая, что ее золовка живет в Киеве всего лишь женой заложника, отданного князю Олегу Предславичу ради мира между киевской русью и волховской. – Там что… все умерли?
Но сообразила, что и это не объяснение.
– Русь… назвала Ингвара князем своим, – Торлейв развел руками. – И Эльгу с ним – племянницу Одда…
– Где же князь тамошний?
– Восвояси уехал, в Мораву, – ответил гость. – И жену с сыном увез.
– А что же… с мужем моим? – Пестрянка вопросительно глянула на свекра.
– Теперь наш Асмунд – брат княгини киевской! – Судя по ошарашенному виду, Торлейв и сам с трудом верил своим словам. – Воеводой, глядишь, станет. И во сне такого не снилось!
– Отчего? – подал голос Хельги. – Отчего не снилось? Ты, Торлейв, половину жизни был родным братом киевского князя, почему теперь удивляешься? Мы – родичи Одда Стрелы, знаменитого от Йотунхейма до Серкланда своей доблестью и мудростью. Моя сестра Эльга, мой брат Асмунд, я, младшие братья – мы все того же славного рода. И нет дива, если наша кровь несет нам удачу, честь и славу.
– Да уж, ты… как будто знал! – с недоумением рассмеялся Торлейв. – Ехал – был никому неведом, а теперь киевской княгини брат!
– Нет дива! – Хельги вновь покачал головой. – У нашего рода есть удача. А удача ведет человека туда, где ему надо быть, и всегда знает это место раньше, чем он сам!
– Погодите! – Пестрянка протянула к свекру сжатые руки. – У меня голова кругом… простите бабу, не пойму я никак… Значит, мой муж… Он приедет? Вы говорили, он должен сестер оберегать, раз их в залоге держат. А теперь, когда Ольга – княгиня, ее же оберегать больше не надо? Он вернется теперь?
Киевлянин ухмыльнулся. Торлейв через голову Пестрянки переглянулся с Хельги у нее за спиной. Им-то было ясно, как она ошибается. Даже Кресава горестно покачала головой.
– Нет? – прошептала Пестрянка.
И сама сообразила, что все прочие смотрят на дело совсем с другой стороны. Какой дурак покинет сестру, которая стала княгиней руси в Киеве?
Купальский вечер для Пестрянки прошел как в тумане. Она отправилась со всеми – как не пойти, нельзя! – но заботило ее лишь то, чтобы не заплакать у всех на глазах.
Когда бабы, оплакав покойника Ярилу, с визгом кинулись драть свитое из травяных жгутов тело, Пестрянка устремилась вперед и растолкала даже тех, кто крупнее. Не боясь порезать руки, она дергала и рвала пучки травы и визжала, будто оскорбленная навка. Она сама не знала, кого ненавидит: того светловолосого парня, который выбрал ее три года назад, или судьбу свою злосчастную, но ярость и гнев требовали выхода. А когда пучки растерзанного чучела полетели в реку, она разрыдалась, прижав к лицу саднящие ладони, и никак не могла перестать.
– Глэди мин… – Кто-то обнял ее за плечи и настойчиво потащил прочь от реки. – Хварт грэтр ту ну? Гакк мед мер[7] .
Хельги еще что-то говорил, перейдя от волнения на родной язык, но Пестрянка все равно не слушала. Чужие голоса отодвинулись: он увел ее на дальний край луга, к зарослям.
– Да если бы он и правда умер… – бормотала Пестрянка, икая от слез, – я бы отплакала и за другого… пошла. А так… я только плачу и плачу… а идти не могу… куда я пойду? Не отпустят… дите у меня…
