Настала полночь, все стихло. Улица, примыкавшая к городской стене со стороны оврагов, была пуста: сюда не допускали беженцев с их повозками, пожитками и ослами, чтобы не мешали страже передвигаться. Поэтому никто не увидел, как из-за угла появились два десятка русов при полном вооружении. Даже шлемов у них вдруг оказалось больше, чем они показывали раньше. Это были люди Хельги, которым полагалось сейчас отдыхать; русы под началом Раннульва несли дозор на прилегающей крепостной стене над башней.
Мангуш постучал в дверь.
– Эй, молодцы! – закричал он по-хазарски. – Сермек! Срочный приказ от тудуна!
– Кто там? – послышалось изнутри.
Приоткрылось маленькое смотровое оконце, за ним блеснул свет внутри башни.
– Да я это, Мангуш! Пайтукан, ты? Шмуэль-тархан прислал человека, нужно его выпустить наружу!
Рядом с Мангушем стоял Ханука.
– Зачем это его надо выпустить наружу? – усомнился Пайтукан, один из дозорных внутри башни.
– Всемогущий Бог, а мне почем знать? – Мангуш присел и хлопнул себя по коленям. – У него приказ! Позови Сермека, пусть примет! Он же умеет читать! Я только знаю, что здесь печать тудуна и мне передал грамоту Шмуэль-тархан!
– Давай приказ в оконце!
– Нет! – возразил Ханука после короткого молчания, когда Мангуш толкнул его в бок. – Я не выпущу ее из рук! Шмуэль-тархан запретил отдавать ее кому-либо.
– Что за дурака прислали! – проворчали внутри. – Зачем такому ослу наружу!
Дверь приоткрылась.
– Давай при… – начал Сермек.
В тот же миг Рамби, скрытый от стоявшего внутри самой дверью, рванул ее на себя, а в проем прыгнул невесть откуда взявшийся Исольв. Сермек успел издать лишь хрип, когда нож вошел ему под дых, и упал под ноги.
Дверь распахнулась, и два десятка русов мгновенно оказались внутри. Как и ожидалось, стражей внутри башни было лишь двое; второй успел схватиться за свой меч, но не успел даже взмахнуть им.
– Вон она! – Взгляд Хельги тут же упал на деревянную, из толстых дубовых плах, обитую железом дверь в противоположной стене башни.
Теперь было дорого каждое мгновение. Хирдманы живо вытащили железный брус, служивший засовом. В это время Исольв, бегом поднявшийся на башню, дал знак, и люди Раннульва помахали со стены факелом.
Люди Асмунда устремились к башне.
Часть их уже ждала у самой двери снаружи. Едва она распахнулась, как внутрь просунулся чей-то щит и округлый нурманский шлем.
– Башня и стена наша, заходим быстро! – распорядился Хельги. – Вверх на стену, направо.
Обладатель нурманского шлема – Стейнтор Глаз – проскочил в дверь, быстро огляделся, при свете пары факелов увидел лестницу на стену и устремился к ней. За ним дружно топала Стейнторова дружина.
– Вверх на стену, налево! – приказал Хельги, когда вслед за Стенторовыми людьми появился Гудмар Чайка.
Русы бежали, как муравьи: нужно было как можно быстрее пропустить шесть сотен человек через дверь, куда одновременно могли с натугой пройти двое.
Еще сегодня вечером имевший в распоряжении лишь шесть десятков, Хельги стал вождем шестисотенного войска. Первым делом заняли стену. В каждой башне двое подчиненных тудуна стояли на страже, еще четверо сменных отдыхали. Все они выскочили на шум, но русы, сильно превосходившие числом, после короткой схватки порубили их и посбрасывали вниз, за стену. На каждой башне осталось по двое русов, по двадцать человек встало перед заваленными воротами, чтобы не подпустить к ним никого изнутри.
В разных местах зазвучали знаки тревоги: гул медного била, крики. Не считая тех, кто был на стенах, сотня ополчения ночевала в воинском доме тудуновой стражи, остальные были отпущены по домам. Каждый знал, куда ему бежать в случае тревоги и что делать, и теперь из дверей сыпались полуодетые люди, не успевшие обуться, сжимающие в охапке свое оружие и снаряжение. Но к тому времени бежать им было уже некуда: их места на стенах заняли русы, и враг оказался куда ближе, чем боспорцы рассчитывали – прямо на улицах, которые им требовалось миновать. Не ожидая встречи, многие напарывались на вражеские мечи, не успевали даже взяться за свои.
Русы разбегались по улицам от стены над оврагами, рубя всех, кто несся им навстречу. Ночь разорвали сотни криков – ярости, боли, ужаса, отчаяния. На улицах закипела суматоха и давка. Ни воевод, ни строя, ни понятия, чего делать: видя впереди блеск вражеских шлемов и клинков, одни из числа ополчения бросались вперед с безумной и безнадежной отвагой, другие в смятении поворачивали назад, в напрасной надежде спастись в глинобитных стенах своего дома. Кричали беженцы, оказавшиеся прямо на улицах, где разыгралось сражение; им было некуда деться, некуда спрятаться между кирпичных стен, а русы рубили всех, кто двигался, не разбирая, кто это и что пытается делать. Как всегда в таких случаях, на пройденных ими улицах оставались лежать десятки мертвых тел, раненые стонали среди кровавых луж. Шум нарастал и ширился, и вот битва шла почти по всему городу
