В нижней его части пылали крыши, на причал несло дымом. Сквозь него видно было, как стена крепости топорщится копьями стратиотов и блестят на солнце их шлемы.
– Что, Сугдея, держим мы свое слово? – С вызывающим видом Хельги положил руки на бедра. – Мы ведь всю зиму говорили: летом идем на греков. Вот мы и пошли на греков. Теперь-то они запомнят: нельзя нам что-то дать, а потом безнаказанно забрать назад!
Русы вскинули к дымному небу свое оружие и разразились дружным победным ревом. «Один! Перун!» – все кличи смешались в неразличимый гул, и никто сейчас не разобрал бы, кто из этих людей в хазарских шлемах рус, а кто славянин. Сплоченные общим делом, все они стали одно.
Еще несколько мгновений полюбовавшись огнем и дымом над Нижним городом, Хельги обернулся. Добыча уже была погружена, сквозь шум ветра пробивался плач пленниц. Как было решено заранее, русы заняли и те греческие лодьи, что стояли у причалов, чтобы иметь возможность увезти все захваченное здесь, заложников из Самкрая и сбереженную половину тамошней добычи. Если греческие лодьи оказывались заняты громоздким, но не слишком дорогим грузом, все метали в воду.
По знаку Хельги отроки взялись за весла. Одна за другой нагруженные лодьи стали отходитьот причалов и потянулись вдоль мола. Один причалил к дальнему концу, чтобы забрать Селимира с его людьми: они все это время оставались возле машины, чтобы какие-нибудь бойкие греки не захватили ее и не преградили русам выход из гавани.
– Прощайте, стратиги! – Хельги махнул рукой крепости и перепрыгнул в свой скутар. – Поцелуйте от меня епископа!
И к тому времени как спешно снятые с ближнего перевала фемные войска достигли Сугдеи, Нижний город уже догорал, а русские лодьи, обогнув мыс, скрылись за горами на северо-востоке.
По склону прибрежного холма спускался отряд из трех десятков всадников. На каждом был пластинчатый доспех, сиявший сталью, и островерхий шлем с белым пучком конского волоса над макушкой. Бронза отделки на солнце горела золотом. Хазарские батыры казались не людьми, а некими духами войны с железной чешуей вместо кожи. Усиливала это впечатление кольчужная бармица, закрывавшая их лица до самых глаз.
Только у предводителя их, ехавшего под пышным стягом из конских хвостов, шлем был открытый, но зато самый богатый, с узорной золотой отделкой. Сейчас надлежало думать не об этом, но при виде этого шлема в душе Хельги невольно колыхнулась зависть. Пластинчатый доспех булшицы был надет на кафтан богатого зеленого шелка с золотыми орлами; на поясе с тремя хвостами, плотно усаженном золотыми бляшками, висел меч в золоченых ножнах. Отличный конь ступал величаво, словно гордился и золоченой уздой, и всадником. Будто понимал, что несет самого досточтимого булшицы Песаха, тудуна и наместника кагана во всем хазарском Босфоре.
Хельги ждал его, во весь рост стоя на носу своего скутара. На нем тоже был дорогой хазарский шлем и доспех, прежде принадлежавшие покойному Элеазару из Самкрая, а красный шелковый кафтан перекликался с красным стягом с вышитым черным вороном, указывая: вождь – здесь. Только меч у него был еще старый, тот, который он принес из Хейдабьюра, давний подарок конунга Кнута сына Олава. Хельги не хотел менять клинок, а заказать к нему новый набор пока не было времени и возможности. Лодья стояла близ берега, касаясь днищем песка, и несколько сильных хирдманов, выскочив в воду, придерживали корму.
Так они с Песахом договорились – при помощи Синая, который еще раз посетил хазарский стан в долине близ Черной горы. Местом встречи была назначена пустая бухта по соседству, и каждый вождь мог иметь при себе тридцать человек телохранителей. Синай привез Песаху дары от Хельги – два серебряных сосуда из церкви Двенадцати Апостолов и двух молодых пленниц, которых девушки Самкрая по приказу Пестрянки спешно умыли, причесали и приодели, чтобы придать подарку достойный вид.
– Хелгу-бек посылает тебе эти дары в знак уважения и как доказательство того, что греки Таврии больше не друзья ему, – сказал Синай. – Он просит тебя принять их и назначить ему встречу, где вы могли бы обсудить достойный союз меж вами.
Убедившись, что коварные русы его не обманывают, Песах не мог пренебречь таким предложением. И вот теперь он прибыл в назначенное место, чтобы своими глазами увидеть человека, принесшего столько беспокойства хазарам и грекам Таврии и Киммерии.
В окружении своих телохранителей Песах проехал через песчаную площадку; конь его ступил в полосу прибоя, так чтобы они с Хельги могли говорить, не слишком напрягая голос.
– Поприветствуй его! – велел Хельги Синаю, который стоял возле него – в своем новом желтом кафтане и без шлема, чтобы хазары могли его узнать.
– Хелгу-бек, архонт Русии, приветствует тебя, досточтимый булшицы, подобный льву, что идет впереди!
– И я приветствую бека Русии, – кивнул Песах. – Да обратит к нему Бог радостное лицо Свое, если помыслы его чисты.
Теперь Хельги рассмотрел его черты, насколько позволял шлем. Хазарский военачальник был не молод – пожалуй, возраст его близился к концу пятого десятка. Хороший конь и гордая посадка возмещали недостаток роста. Смуглое лицо степняцкого облика не казалось замкнутым, напротив, в складке между носом и углом рта таилось лукавство, будто булшицы с усмешкой взирает на мир своими узковатыми глазами.
– Благодарю, что ты принял мое приглашение, – заговорил Хельги с расстановкой, чтобы дать Синаю возможность перевести. – Я искал встречи с тобой, поскольку у нас теперь общий враг, а значит, нет причин нам не стать союзниками.
