– Не в обычае? – с возмущением зашептал он. – Но что царь такое говорит? Он оскорбляет нас! Хочет войны?
– Не хочет он войны. Он даже не знает, что оскорбляет нас.
– Как это?
– Ну, так. Он думает, что говорит правду и мы тоже это знаем. Вот, еще говорит, что наш единственный бог – это чрево, а наша вера – пьянство.
– На себя пусть поглядит!
– И что у нас совсем нет кораблей, способных пересечь море, и что греки могли бы в семь дней захватить всю нашу землю.
– Скажи ему, – Асмунд оглянулся на толмача, – битвы покажут, кто из нас чего стоит. Мы приехали искать мира и дружбы, но, если такой товар здесь не требуется, мы можем дать и другой.
Что из этого толмач счел возможным донести до слуха василевса, Асмунд не узнал. Но Стефан к тому времени почти забыл о них, припав к своему золотому кубку, а после уже ни с кем не разговаривал и едва не заснул прямо на троносе. Поначалу Асмунд кипел: негодование не позволяло ему больше ни есть, ни пить, и лишь сжимал кулаки на коленях. Но, глядя на Стефана, постепенно успокоился. Какой это, к йотунам, василевс – обычный пьяница, несущий всякий вздор! Даже перед чужеземными послами прилично вести себя не умеет. Не будь он царем и не сиди так высоко, уже давно получил бы в зубы – чтобы протрезвел и задумался, что говорит.
– Если он по пьяни в горшок полез, то пусть бы, – шепнул ему Вефаст. – А вот если ему старший царь, Роман, велел нам этого наговорить и ссору затеять – тогда дело худо.
– Нас возьмут? Запрут куда-нибудь?
– Йотун его знает… Пока вроде не за что, но, если они правда принимают нас за разведчиков, тогда могут и заточить. Сидим спокойно. Отсюда все равно не прорваться, тут стража кругом, а у нас и руки пустые.
Патрикий Феофан снова что-то сказал, и перевел Вермунд:
– Говорит, цесарь слишком устал, чтобы вести беседу. На наши слова нам будет дан ответ в надлежащее время.
Не зная, чего ждать, Асмунд остаток обеда просидел с таким чувством, будто воздух вокруг сделан из тонкого стекла и неловким движением его можно разбить. Однако все шло спокойно, прочие гости вернулись к еде. Василевс же настолько «устал», что и не заметил, как по знаку атриклиния сотрапезники поднялись, отвесили ему поклоны и вслед за остиариями покинули покой. Никто не пытался русов задержать, и «львы» благополучно доставили их назад в стратонес Маманта. Правда, как думал по пути Асмунд, какого еще узилища нужно? Чем их каменные каморы в стратонесе – не узилище? Только дверь подпереть снаружи, и готово. Стены каменные, оконца крохотные, стражи кругом полно.
– Так для того и устроено, – сказал Вефаст, когда Асмунд поделился с ним этими мыслями. – Чтобы наемники не разбежались, если вдруг кому служба разонравится.
Но дверь наутро открылась свободно, и все пошло по-старому. Снова гороховая каша с жидким маслом из оливковых ягод, копченая рыба по обычным дням, липкие ягоды-финики и пустая похлебка из капусты – в постные. Наемников всех кормили одинаково, и язычники поневоле постились заодно с христианами. Однако даже в постные дни Асмунд вспоминал золоченые блюда и блестящих от жира гусей в царском триклинии безо всякого удовольствия. Особенно возненавидел он запах подливы, которую тут давали ко всем блюдам, а делали из чего-то вроде тухлых рыбьих кишок.
Но вот дней через десять русам объявили, что их снова приглашает патрикий Феофан.
– Скажу, чтобы давали ответ! – заявил Асмунд, услышав об этом. – Домой пора, загостились мы тут, а толку – с хрен поросячий.
– Пора домой, это верно, – кивнул Альвард. – Если недели через две не отплывем, то или на зиму тут оставаться, или берегом ехать – море ближе к зиме уж очень сильно бурлит, разобьет суда, погибнем все. А берегом – болгары да печенеги, а пока до Днепра доберемся – снегу навалит.
– От них и нужно-то одно: хотят договор заключать – приедут послы, не хотят… У нас там в Киеве есть охотники показать, умеют ли русы сражаться.
Асмунд все еще негодовал, вспоминая речи Стефана. Этого недоноска еще на свете не было, когда к стенам Царьграда явился Вещий с двумя тысячами кораблей и разорил все предместья – иначе знал бы, есть ли у русов суда для морских переходов и умеют ли они воевать.
– Могли бы они, видишь, за семь дней захватить всю нашу землю! – возмущался он. – Чего же не захватили, а вместо этого сами платят дань? Зачем, если мы столь ничтожны?
Патрикий Феофан принял киевлян любезно – то есть улыбался во все полное лицо и сразу предложил сесть. После знакомства со Стефаном даже этот толстяк, по-прежнему благоухающий чем-то сладким, показался Асмунду если не приятным, то не таким противным, как в прошлый раз.
– Надеюсь, вас не слишком смутил суровый прием, который оказал вам богохранимый Стефан август! Ведь русы в державе ромеев известны как люди весьма воинственные и несдержанные.
– Вы сами убедились, что это не так! – сердито ответил Асмунд. – Я был очень, очень сдержан, когда слушал эти напрасные поношения моему князю!
– Я заметил это. – Феофан улыбнулся с доброжелательством, которое Асмунд посчитал бы подлинным, если б мог верить в дружбу греков.
– Но если вы и правда думаете, что мы не умеем сражаться ни пешком, ни верхом и что у нас нет морских кораблей, то почему же ты предлагал нам
