Рассвело, заскрипели ворота, хозяева собрались гнать скотину на луг, женщины и челядь – идти за водой. И тут оказалось, что улицы заняты отроками Свенельда. Выбрав одиннадцать нужных дворов, те ждали знака. И вот раздался рев боевого рога, переполошив всех здешних обитателей. Еще более оглушительный от неожиданности и неуместности на тихих полусонных улицах у Почайны, он прозвучал, будто голос чудовища, Змея Горыныча, вдруг павшего с неба.
Едва у Реувена или Куфина бар Йосефа растворились ворота, как туда немедленно устремились отроки. У торговцев была своя охрана, набранная тоже из русов, но те, лишь увидев, кто им противостоит, предпочли отступить и спрятаться. Крича, молотя топорами по щитам, отроки занимали дворы и сгоняли к воротам всех женщин – хозяйскую семью и прислугу. Над Козарами повисли визг и вопли; веселясь, отроки бегали за женщинами по всем постройкам и закоулкам, норовя шлепнуть по заду плоской стороной клинка в ножнах.
– Ты, Куфин бар Йосеф, поручился за Якоба бен Хануку, который должен воеводе Свенельду сорок шелягов! – объявлял Сигге Сакс, вслед за отроками заехавший во двор верхом. – Воевода пять лет ждал возврата вашего долга, но теперь князь повелел взыскать его.
– Но Якоб ушел собирать эти деньги среди наших единоверцев! – Изумленный хозяин воздымал руки к небу.
– Он собирает слишком долго. Князь повелел в обеспечение долга забрать у тебя со двора девку. Вот эту! – Десятник плетью показывал на какую- нибудь из молодых женщин, которая по виду более походила на родственницу хозяина: дочь, молодую жену или невестку. – Взять!
И если хозяин продолжал противиться, следовал короткий приказ:
– Дайте ему по голове!
Потом отроки хватали женщину и волокли на улицу. Дворы один за другим наполнялись воплями и плачем. Иные из поручителей успевали закрыть ворота, но тогда быстро появлялось заранее приготовленное бревно, и отроки в шесть пар рук принимались колотить им в ворота. Не рассчитанные на настоящую осаду, те быстро начинали трещать и ломаться, и вот уже створки валились наземь под ликующие вопли отроков. Иные жители Козар пытались бежать, но оказывалось, что все выходы из урочища прочно перекрыты уже княжьими гридями: те сами не вмешивались, но, перегородив проходы стеной щитов с выставленными копьями, не выпустили из Козар ни одного человека. Мало кто понимал, что происходит, в урочище у Почайны везде звучали испуганные и горестные голоса. Иным с испугу померещилось, будто князь решил вовсе уничтожить все хазарское население города.
– Это месть, его месть за то, что в Самкрае ему не дали продать товары! – кричали напуганные хазары. – О мой бог!
– Чем мы виноваты, мы же бедные люди!
Тот же переполох происходил и у Гостяты Кавара – главы хазарской общины и старшего священника-когена. К нему явился верхом на коне сам Свенельд и застал хозяина, едва одетого, уже во дворе среди толпы причитающих женщин и побитых домочадцев.
– Что такое ты творишь, Свенельд? – воскликнул Гостята, в негодовании простирая к нему руки.
– Исполняю волю моего князя, – Свенельд смотрел на него с коня, поигрывая своей знаменитой плетью: рукоять ее была сделана из обломка копейного наконечника, отделанного серебром и медью. – Ваши жидины из каганата не пожелали принять наши товары по разумной цене – хотя бы той, что они у себя считают разумной! – и теперь у меня не хватает средств содержать мою дружину. Больше я не могу ждать возврата вашего долга и забираю по женщине у каждого из вас.
– Но это незаконно! С каждого из нас тебе причитается всего по четыре шеляга! Возьми в залог что-то из скота или моего товара – но не человека же!
– Еще лихва накопилась. Сорок лет мне, что ли, за вами ждать? Принесете деньги в три дня – получите своих девок. А нет – их получат мои парни.
– С прибылью вернем! – ржали вокруг оружники.
– Не рыдай, старуха, скоро будут у тебя внуки!
– Да не такие черные, будто в печке родились – голубоглазые, как мы!
– Воевода, это беззаконие! – Гостята шагнул вперед, но отроки мигом сомкнули щиты перед мордой воеводского коня. – Побойся твоих богов!
– Я сказал. Принесешь деньги – получишь свою деву назад. Только не знаю, девой ли… Взяли, пошли, – коротко распорядился Свенельд, кивнув десятнику, и развернул коня.
– Те же, кто поедом ест народ Израиля, будут виновны, и беды настигнут их! – неслось ему вслед. – Так говорит Бог!
На улице уже собирали в кучу захваченных пленниц. Чуть больше десятка молодых женщин и девушек из жидиновских семей, одетых по хазарскому обычаю – в мешковатые льняные платья до колена и порты под ними, в белых шапочках на черных волосах, цеплялись друг за друга и обливались слезами. Свенельд поехал прочь, отроки погнали за ним рыдающих от страха и стыда пленниц. Сзади бежала толпа хазар – отцов, матерей, прочих родственников и домочадцев. Заламывая руки и призывая бога, они могли лишь смотреть, как уводят их дочерей. Даже если бы жители хазарского урочища посмели вооружиться, одолеть воеводскую и княжескую дружины у них не было бы ни малейшей надежды.
Киев бурлил, все прочие тоже закрывали ворота и вооружали домочадцев на случай беспорядков. Ведь стоит где-то загореться двум-трем дворам – начнется переполох, когда уже никто не знает, кого и за что бьют, а дурные людишки норовят под шумок урвать что получится. Слухи по горам полетели самые разные: одни говорили, что князь разоряет хазарский конец, другие – что наоборот, напали хазары, а князь отбивается. Кто-то вещал, что какой-то новый князь явился сразиться с Ингваром, как когда-то Олег сражался с Аскольдом – недаром же шум идет от пристани! Пока дело не прояснилось,
