логово девушка была нужна Ингвару, и ради него Мистина охотно вышел бы на тот мост, где ждет поединщика трехголовый змей из славянских преданий.
Взяв сорочку Мистины, Эльга обернулась, хотела что-то сказать… Но увидела, каким жестким стало его лицо, как прищурились глаза и гневно дрогнули покрытые засохшей кровью ноздри – и поняла: это не все. За три года общей жизни она несколько раз видела у Мистины такое лицо, и всегда это означало готовность к немедленной драке. Не пользы дела для, как сегодня, а от рвущейся из сердца ярости. А еще у нее впервые мелькнуло ощущение, что сама она сделала тот выбор, который Мистина не так давно просил ее сделать. И стало страшно.
Род – это то, что всегда с тобой. А переходя на сторону тех, к кому влечет не общая кровь, а лишь чувство сердечного доверия, по большому счету остаешься с судьбой один на один.
Свой платок, закапанный кровью Мистины, Эльга спрятала, чтобы завтра сжечь. Подмывало оставить его себе – с человеком можно сделать что угодно, имея лишь каплю его крови, – но Эльга подавила соблазн. Мистина оставил ей этот платок, потому что доверяет. А доверяет – потому что он муж ее сестры и отец ее племянников. Только так она и должна на него смотреть.
Потом Эльга сходила проверить, как там Святка. Ребенок с самого их вокняжения жил с нянькой в другой избе, где раньше обитала Мальфрид и где Эльга в те три года провела столько дней и вечеров. К Ингвару в любое время могли ввалиться двое-трое воевод, чтобы обсудить кое-что, чего не стоит обсуждать в гриднице. И иногда эти разговоры бывали такими долгими и шумными, что Эльга подумывала сама перебраться в избу Мальфрид, построенную как раз из-за этих причин. Не ляжешь и за полночь, а ей до зари вставать смотреть за дойкой!
Но переезжать Эльга не спешила. Ей были любопытны эти разговоры Ингвара с ближайшими соратниками. Муж достаточно доверял ей, чтобы не гнать, а у нее хватало ума не вмешиваться, пока не спросили. И сегодня, когда Ингвар вернулся в избу, она не стала упоминать о замысле послать в Самкрай Хельги. Пусть Мистина скажет. Лишь подумала: вот что значит – ее муж стал князем. Теперь за его правоту кто-то другой обдирает кулаки. И пока цена его правоты – всего лишь разбитый нос побратима. А потом – мертвые тела по всему полю… Не раз, не два и не десять.
– А где твои хазарки? – Ингвар огляделся.
– Они в девичьей ночуют.
– Вечно они тут у тебя крутятся.
– Целее будут. Разве они тебе мешают?
– Да хрен с ними! – отмахнулся Ингвар. – Вот где этот йотунов Рахваил… или как его там, морду козлиную?
– Рахваил? Дядя Мирави? – Зная, что сегодня никто уже не придет, Эльга с облегчением сняла волосник и стала расплетать косы, чтобы расчесать и заплести на ночь. – А тебе какая в нем корысть? Сорок шелягов принесет? Так и те не наши – Свенельдовы!
– Он же рахдонит. У нашего Гостяты родня о-го-го…
– Что ж ему эта родня сорок шелягов подарить не может?
– Потому что эти морды за шеляг удавятся! – Ингвар сел на постель и напряженно уставился в пустоту. – Вертится мысль какая-то… Ведь нам брать этот троллев Самкрай, а Рахваил и прочая его братия туда вхожа, как к себе домой. И пока у нас в руках их бабы и девки… можно из этого кой-какую корысть выжать, да не соображу какую…
«Ингвар любит тебя…» – вспомнила Эльга, водя гребнем по волосам. Сейчас на его лице отражалось напряженное раздумье, и мысли его были далеки от любви.
– А откуда берутся рахдониты? – спросила она, отгоняя мысли о тайне.
Ведь она почти пообещала Мистине больше не допытываться. Не так чтобы словами, но, если она сейчас попытается просверлить гору, это будет нечестно.
– Откуда берутся? – Ингвар посмотрел на нее. – Бес их знает. Они все жидины…
– Хазары?
– Нет. Ты что, рахдонитов не видела? Их возле рабского рынка каждое лето толчется, как мошкары на болоте. Они не хазары, у них другая какая-то страна есть, – Ингвар нахмурился, пытаясь вспомнить. – Или была… Далеко где-то.
– Дальше Царьграда?
– Дальше. Но приезжают они из Царьграда, когда не из Самкрая. Их в Царьграде чуть ли не больше, чем в самом каганате.
– И вы будете Самкрай приступом брать? – прошептала Эльга, присев рядом с ним, хотя в избе никого больше не было.
– Не мы! – Ингвар недовольно нахмурился. – А я еще не знаю кто. Вот, эти рыла говорят: ты стал робким! – Он в досаде ударил себя по колену. – Будто я бы сам не хотел пойти на этот троллев каганат! Да кто же меня пустит! Свенельдич сам первый и не пускает! Ты, говорит, князь, тебе нельзя, сиди дома и правь рулем. Вдруг ты уйдешь, а здесь что случится? Одних послов снаряжай, других встречай, купцов провожай через пороги… Пока все не наладится, года три-четыре мне не до заморья. А так, само собой, приступом придется брать. Сами же нам хазары ворота не отворят. Хорошо если правда тамошний воевода к Карше уйдет.
– Вам не отворят, а кому отворят? Вот, Рахваилу этому и отворят! – Эльга улыбнулась. – Жаль, вы на рахдонитов не похожи. Тут я слышала, пока масло
