– Ты это откуда раздобыла?
– У Хакона! Он это под потником нашел.
– Дай!
Ольтур хотел забрать у Соколины шип, но она сжала кулак, и он захватил всю ее кисть; она подалась назад, он потянулся за ней, не выпуская ее руку. Второй рукой Соколина ударила его по руке и, освободившись, отскочила.
– Не отдам! Вы кого загубить хотели? Отца моего? Или Хакона?
– Да что ты говоришь? – в негодовании закричал Ольтур. – Нам воевода – отец родной, мы сами за него все на дрова ляжем! Да лучше я на свой меч напорюсь, чем на него дурное помыслю!
– А на Хакона?
– А что ты за него так разволновалась?
– Дай-ка мне. – К ним подошел Сигге и протянул руку.
Косясь на Ольтура, Соколина отдала Сигге шип. Тот повернулся к свету и внимательно осмотрел его. Срез ветки был свежим; Сигге поднес его к носу и уловил запашок конского пота.
– Ну? – Сигге пристально посмотрел на Ольтура, и тот опустил глаза. – А чем будешь клясться, что вы с Кислым не хотели вреда нашему гостю?
Ольтур молчал.
– Да какой вред? – выкрикнул из-за плеч товарищей Кислый. – Чего мы сделали-то?
– Вы хотели, чтобы он убился? – Сигге с насмешкой посмотрел на Кислого.
– Да если бы убился, туда ему и дорога, – буркнул Ольтур. – Коли в седле сидеть не умеет… Шлепнулся бы разик, может, не с таким гордым видом потом ходил бы…
Соколина в негодовании раскрыла рот, и тут с почетного сиденья раздался хриплый хохот Свенгельда.
– Вот, значит, что! – выговорил воевода сквозь смех. – Вам, сучьи дети, показалось, что у моего гостя слишком гордый вид? И вы захотели сбить с него спесь, так? Вы не собирались убить меня, вашего отца – особенно тем, кто о родном отце даже понятия не имеет, да, Кислый? Я вытащил вас из грязи, отмыл, одел, дал вам еду и оружие! Сделал вас людьми! Ну, кем-то похожим на людей! И вы теперь за меня решаете, кому жить, а кому умереть у меня в доме!
– Мы не хотели, чтобы он умер! – крикнул побледневший Ольтур. – Да куда бы он годился, если бы разбился посреди двора, оттого что лошадь немножко взбрыкнула?
– А кто бы у нас потом купил лошадь, которая сбросила такого знатного человека! – возмущались в углу Арпи и Радисло. – Пришлось бы нам вести ее за трижды девять земель, чтобы продать хоть за половину настоящей цены!
– Теперь мы по крайней мере знаем, что он неплохой наездник, – снова усмехнулся Сигге. – Он удержался в седле и сошел наземь невредимым. А вот удержишься ли ты, Ольта, я как-то не уверен.
– Этот парень вам не по зубам! – крикнул Свенгельд. – Что, Ольтур? Я видел, что ты с первого дня хочешь вызвать его на ссору, но он слишком горд, чтобы замечать таких, как ты! Он – сын конунга и брат конунга, а ты кто? Никто не помнит, в каком дупле тебя нашли.
– Я – твой слуга, воевода, – буркнул Ольтур, глянув на него исподлобья.
Он-то помнил своего отца и не сомневался, Свенгельд тоже все отлично помнит, но не хотел лишний раз говорить об этом при всех.
– Ты – мой слуга… пока еще. Не знаю, надолго ли. Ты, кажется, хотел меня очень сильно обидеть. Ведь если бы Хакон шлепнулся в грязь посреди двора, может, он и не умер, но уж точно бы здорово расшибся, и тогда над ним смеялись бы от Днепра до Моравы. Едва ли он надолго бы здесь задержался после этого, да? Вот чего ты хотел?
Ольтур мельком глянул на него и вновь потупился, но по лицу было видно: это обвинение он готов признать. Все же не попытка убийства, к тому же – родного брата киевского князя.
– А как был бы опозорен наш конь! – простонал Радисло. – Это же такое прекрасное животное, кроткое, как ягненок, отважное, как волк, и умное, как человек! Ты, Свенгельд, не пожалел бы, если б его купил!
– Я, может, еще и куплю его, – утешил торговцев Свенгельд. – Я и правда знаю вас десять лет, и ни разу вы еще не пытались мне всучить дряни. А вот хорошее ли приобретение я сделал, когда взял в дружину вот этих двух стручков, – он окинул небрежным взглядом Ольтура и Кислого, – я что-то стал сомневаться!
– Напрасно ты стал бы в нас сомневаться! – пылко воскликнул Ольтур, подняв наконец глаза на своего вождя. – Я предан тебе не меньше родного сына! И Кислый тоже! И все наши ребята!
Младшие отроки согласно зашумели. Ольтур считался их вожаком, и обвинение ему все принимали на свой счет.
Старшие, те, что в основном жили своими дворами, молчали. На молодых они смотрели кто насмешливо, кто удивленно, кто гневно.
– И чем же он вам не угодил? – спросил Эльдьярн. – Этот Пламенный Хакон? Уж не вообразил ли кто здесь себя его соперником?
