старинный обычай, который сейчас уже редко встречается. Ульв-конунг, например, имел хороший меч, на котором была сделана простая надпись «Гуннар сделал меня, Ульв владеет мной», как принято теперь.
– Уж это оружие никого не подведет! – продолжал Свенгельд. – За него могу поручиться я, да и мой отец, уж лет сорок сидящий с Одином, не даст соврать!
Чуть дрожащей рукой он приподнял свой драгоценный кубок и коротко глянул в кровлю, будто предлагал обитателям небесных палат выпить с ним заодно.
– Это удачливое оружие. – Старик отпил из кубка, чтобы промочить горло. – Дальше все зависит только от тебя. И если уж ты не управишься, значит, не хватило удачи тебе самому! А я возьму вот это, – он кивнул на новую рогатину, прислоненную к столбу его сиденья. – У меня-то накопилось столько удачи – я не сплошаю с любым ковырялом, что попадется в руки!
Даже если кто-то из сидевших за длинными столами для дружины при этих его словах переменился в лице, то ничьего внимания это не привлекло. Даже если кое-кто и обменялся потрясенными взглядами, то никто не усмотрел в этом ничего необычного.
– Видно, это прекрасная вещь! – Логи-Хакон улыбнулся, чувствуя: пора объясниться напрямую. – Было бы обидно потревожить такое заслуженное оружие напрасно. Но случай, мне представляется, не так уж важен, чтобы ставить на кон удачу всей жизни человека. Я могу пообещать, что постараюсь раздобыть как можно больше дичи, дабы мы и наши люди могли устроить пир и повеселиться. Но едва ли это состязание повлечет иные последствия.
В гриднице стало тихо. Свенгельдовы отроки уже почти свыклись с мыслью, что рыжеволосый брат Ингвара киевского если не станет мужем Соколины и преемником их старого вождя, то по крайней мере будет стремиться к этому изо всех сил. Награждая его мысленно собственными чувствами и мечтами, они как-то упустили из виду, что он пока ни о чем подобном не просил.
– Я не расслышал, – Свенгельд наклонился ближе к нему через гридницу. – Что ты сказал?
– Я сказал, – громко и внятно, однако с почтением, повторил Логи-Хакон, – что мы затеваем охоту, и не более того. Я не прочь позабавить тебя состязанием, готов даже скакать наперегонки с твоей дочерью, если есть на то твоя воля, но судьбу моей женитьбы решит моя мать, а судьбу твоего наследства в Деревляни – мой брат, князь Ингвар. Хотел бы я, чтобы мы понимали друг друга по этому поводу и не давали оснований для кривотолков.
Лохматые брови сдвинулись над волчьими глазами Свенгельда. Он наливался мрачным гневом, будто туча – грозовой чернотой. Даже Соколина, которая было встрепенулась при этих словах Логи-Хакона, вдруг испугалась и пожелала, чтобы они не были произнесены или означали нечто другое – не отказ от нее.
– Ты говоришь, маль… Ты говоришь, я уже не вправе распоряжаться моим домом и моей дочерью? – прохрипел Свенгельд.
– И не думал я отказывать тебе в праве распоряжаться тем, что принадлежит тебе. – В наступившей тишине, где десятки людей затаили дыхание, голос Логи-Хакона прозвучал немного напряженно, но ясно и четко. – Однако никто не в силах распоряжаться тем, чем владеет кто-то другой. Без согласия моей матери, дроттнинг Сванхейд, и моего брата, князя Ингвара, я не возьму на себя никаких обязательств насчет брака и тем более не стану решать судьбу чужих владений.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что моя дочь недостаточно хороша для тебя? – гневно крикнул Свенгельд, не вникая в слишком тонкие намеки гостя.
И он, прорубив стену этих доводов, вместо того чтобы искать хитро спрятанную дверь, весьма успешно достиг цели. Логи-Хакон встревожился, поняв, что и Свенгельд, и, похоже, Предслава видят в Соколине подходящую для него жену. Он не вполне понимал сам, нравится ли ему эта девушка, и, пытаясь это решить, думал о ней довольно часто. Поначалу она показалась ему не особенно красивой, но привлекла необычностью своих повадок; она раздражала, задевала, лишала покоя, приковывала взгляд и мысли, и теперь он уже не придавал значения тому, красива ли она.
Но она родилась от рабыни. От пленницы неведомого рода. Она не могла стать законной женой ему, внуку конунгов и брату князя. Потомку Харальда Боезуба, а через него – и самого Одина. Свенгельд несколько забылся, навязывая побочную дочь в невестки своему вождю, пусть и покойному. Заслуги, богатство, почет, влиятельное положение запорошили ему глаза, и он забыл, что все же не ровня сыновьям Ульва. Знатные люди, бывало, женились на побочных дочерях конунгов, но наоборот?
Все ждали, что сейчас Свенгельд вскочит, сорвет со стены топор или метнет в дерзкого свой кубок. Но вместо этого хозяин, помедлив немного, откинулся к спинке сиденья.
– Так я и знал! Ты считаешь, что дочь рабыни недостаточно хороша для тебя. Но сдается мне, ты еще маловато испытывал свою удачу и не можешь решать, что хорошо для тебя, а что нет. Завтра у тебя будет такой случай. Ты будешь состязаться с ней, и если уступишь девчонке, над тобой будут смеяться от Квенланда до Ромеи. Такой слабак мне в зятья и не годится, так что проваливай домой к своей мамаше… ну, уважаемой дроттнинг Сванхейд, с низким поклоном от меня. А если ты все же возьмешь верх над девчонкой, значит, твоей удачи хватит на то, чтобы хоть
Хозяин захохотал, смех перешел в кашель. Соколина, будто проснувшись, подошла к Логи-Хакону и стала лить пиво в его кубок. Потом подняла взгляд. В их глазах – его светло-серых и ее золотисто-желудевых – отражалось одинаковое убеждение: мы в ловушке!
