И те, кто не научится опираться на одну только внутреннюю правду, погибнут под лавиной лжи.
А кто научится, сделает немалую часть домашней работы, ради которой рождается на земле человек.
Ещё интересней вот что. На самом деле мы обычно автоматически верим тому, во что поверить проще и приятней всего – именно нам, таким, каковы мы есть. Любая вера (и её отсутствие) – просто оптимальные условия функционирования конкретной психики данного носителя веры. Разрушь веру – получишь кризис; дальше – по обстоятельствам. Это понятно.
…И сейчас как никогда важно сделать процесс выбора веры осмысленным. Благо так называемых документальных фактов всегда наберется достаточно для любой версии. Но ответственность за веру лежит на том, кто ее выбрал. Доверчивость больше не признак невинности, а результат волевого акта.
Это, на самом деле, всегда было так. Но сейчас внешние обстоятельства делают всё возможное для того, чтобы до нас это наконец-то допёрло.
Спасибо им за это.
Эта разновидность одиночества знакома многим. Когда человек окружен семьёй и друзьями, но поговорить о том, что иногда видит, как ткань бытия выворачивается наизнанку, швами наружу, как летит мимо густое чужое прошедшее время, как реальность трескается подобно разбитому стеклу, и из трещин льётся невидимый глазу, но физически ощущаемый свет – не с кем.
А если бы не было художников, было бы не с кем обо всём этом даже молчать.
Я
Я думаю, что снег, который идёт и сразу же тает, потому что очень тепло (например, +4, как было у нас нынче вечером), немедленно попадает в рай – в ту его часть, где обитают ушедшие от нас собаки и все наши хорошие кошки. И может быть, всякое другое зверьё. Например уж, который когда-то жил у нас дома и не отвечал нам взаимностью на любовь, но каким-то удивительным образом будил её в сердце, хотя, казалось бы, что там было любить. И те из людей, о которых при жизни одни раздражённо говорили, что они никак не расстанутся с детством, а другие любили их той самой любовью, которая обычно достается собакам и кошкам. Звучит довольно пренебрежительно, а на самом деле такая любовь – лучшее, что у нас получается в непростой науке любить.
Так вот, снег, который идёт и сразу же тает, немедленно возрождается в той области рая, где кошки, собаки и некоторые люди радуются ему, носятся как угорелые, ловят снежинки кто руками, а кто языком, а потом люди непременно затеют лепить снеговика, а собаки и кошки будут им в этом деле мешать – не критично, а немножко, для смеха. А ангелы, которых, ясное дело, в любой части рая полно, сперва стоят смущённо в сторонке, а потом присоединяются к общему веселью. Говорят: «У нас тут где-то были спрятаны санки, кажется, лежат под Господним престолом, подождите, не расходитесь, сейчас будем кататься с горы».
Вот куда девается этот снег, имеющий неосторожность падать на землю в тёплую зимнюю ночь и сразу же таять бесследно.
А если кто-то скажет мне, что рая нет, а уж тем более, такой его части, где все наши кошки, собаки и вечные дети счастливы друг с другом – ну и что с того, что без нас – это будет всего лишь ваше слово против моего, и я вам заранее не завидую, потому что моё слово крепко, от него и синяк может остаться, со мной лучше не спорить, по крайней мере, в столь важных вопросах, как этот: что случается со снегом после того, как он растаял?
Я открываю рот, чтобы сказать: «а», – и тут же захлопываю, потому что мое «а» будет опять про погоду, про изумительные ноябрьские бархатные плюс девять с тонкой шелковой морозной прокладкой воспоминаний о будущих холодах. С тех пор как ангелы Небесной Канцелярии взяли на себя заботу о хризантемах на моем балконе, которые распускают бутон за бутоном, забив на календарь, мне неловко писать о погоде, это совсем уж запредельное хвастовство.
Совесть надо иметь.
