такое – мало не покажется. Мы ведь, в сущности, очень мало о них знаем!
– Вы задумались, Даниил, – констатировал Николай Степанович. – Над чем?
– Над тем, какая огромная работа проделана нашими потомками. Мы, люди из прошлого, имеем все возможности войти в новый мир полноправными членами. Уверен, система сдерживания и противовесов имеется. А нам предстоит разработать такую систему для своих предков. Так?
– Так. И Галахад отчего-то хочет, чтобы я выступил совестью своего поколения, – задумчиво, даже несколько отрешенно, проговорил Гумилев. – Убедил тех, кто погиб в Гражданскую, понять и простить. По его мнению, если прощу я, другие просто обязаны поступить так же. И что все прислушаются к моему мнению.
Я взглянул в глаза Николаю Степановичу:
– Не все простят вместе с вами. Но ваш пример будет показателен для многих.
– Да вы знаете, сколько у меня было врагов и недоброжелателей? – усмехнулся Гумилев.
– Но вы пали жертвой режима, – ответил я. – Ваши стихи были запрещены десятки лет. И вы не прогнулись под системой. Не писали о Христе, бредущем перед революционными апостолами. О паспортине, которую с гордостью достает из кармана гражданин Советского Союза.
– Простите, о чем? – насторожился Гумилев.
– О паспорте.
– Ясно. Маяковский? – засмеялся Николай Степанович.
– Да. Его тоже убили, скорее всего. Хотя, по официальной версии, он покончил с собой.
– Страшное время, – вздохнул поэт, поднимаясь из-за стола. – Смутное время. И вы полагаете, что те преступления должны быть забыты?
– Нет, конечно.
– Уже хорошо, – заявил Гумилев, поднимаясь и вешая на плечо винтовку. – Какими будут наши дальнейшие действия? Я бы сходил в баню. Уже три дня в дороге.
Признаться, я слегка опешил. Есть ли сейчас бани? Почему нет? Вряд ли душ заменил парную ее любителям. Слишком долго она держалась. Баня – философия, а не способ помыться…
Спросить поэта, откуда он едет три дня, я не решился. Захочет – скажет. Может быть, из Австралии? Или из Африки – без использования баллистических снарядов и самолетов, «на перекладных»? Ведь с помощью воздушного транспорта сейчас можно добраться в любую точку планеты часов за двенадцать-пятнадцать.
На Луне Хонгру не слишком понравилось. С одной стороны, все было по-домашнему, как в тибетских бункерах. Бетонные переходы с вьющимися вдоль стен кабелями, иллюминаторы, в которые заглядывали холодные звезды, герметично закрывающиеся двери и ворота. С другой стороны, все здесь было легковесно. Маленькая сила тяжести не расслабляла, а нервировала, душный воздух с ясно различимыми химическими примесями бил в лицо, но не приносил ощущения свежести.
Следуя указаниям Мерлина, Хонгр нашел конспиративную квартиру, а точнее – штаб местного отделения организации. Заправляла здесь колоритная парочка: араб и негр с типично революционными псевдонимами Карл и Зигфрид.
– Приветствуем, брат! – Негр Зигфрид, только завидев Хонгра, начал буквально излучать радушие. – Наслышаны о тебе. Давно ждем.
– Так уж и давно?
– Порядком, – солидно кивнул Карл. – Я, кстати, тоже танкист. Доводилось утюжить грунт в Междуречье.
Хонгр невольно улыбнулся:
– Давно?
– Лет сто назад. Даже больше.
– Умирал с тех пор?
– В нашем деле без этого нельзя, – мрачно усмехнулся Карл. – А база-то тебе наша как? Хороша?
– Ну…
– Чем только не занимаемся! – воскликнул Зигфрид. – И все ради благополучия граждан… Одного клиента недавно пришлось воспитывать в русле боевых традиций… Поможешь нам?
– Наверное. А в чем проблема?
– Нужно научить парня стрелять и драться. Тебе пока заняться все равно нечем будет. Помуштруешь его?
– Сами почему не хотите?
– Мы для него проходим по другой линии. А ты, мы слышали, крутой боец.
– Когда это было… А кто он такой, этот парень?
Зигфрид и Карл весело переглянулись, после чего негр расхохотался, а Карл сообщил:
