«Правде», поскольку была, пожалуй, самой фотогеничной из космонавтов обоего пола. Еще раз сверясь с хронометром «Алеута», она занесла руку над кнопкой, которая запустит первую серию вспышек. Откуда было знать подполковнику Товыевской, что она приближается к той точке пространства, которая со временем станет известна как начало Трассы.
Когда она набрала шестизначную последовательность команд, «Алеут», пройдя эти последние километры, произвел радиовспышку – выброс энергии на частоте 1420 мегагерц, соответствующей спектру излучения атома водорода. Наблюдение вел радиотелескоп «Циолковского», который передавал сигнал на геосинхронные спутники связи, а те, в свою очередь, переправляли его вниз, на наземные станции в южной части Урала и в Новом Южном Уэльсе.
На три и восемь десятых секунды радиосилуэт «Алеута» забило эхо излучения.
Когда на экранах земных мониторов погасло остаточное свечение, выяснилось, что «Алеут» исчез.
На Урале средних лет грузин прокусил чубук любимой пеньковой трубки. В Новом Южном Уэльсе молодой физик принялся колотить по своему монитору, как разъяренный финалист по электрическому бильярду, не желая выпустить шарик из игрового поля.
Лифт, поджидавший меня, чтобы отвезти в Райский Уголок, казался взятым из голливудского реквизита – узкий высокий саркофаг в стиле «Баухауз», с блестящей акриловой крышкой. Ряды идентичных пультов уменьшались за ним, как на иллюстрации к главе по удаляющейся перспективе в школьном учебнике. Вокруг озабоченно сновала обычная толпа техников в клоунских костюмах из желтой бумаги. Я поискал глазами синий комбинезон Хиро, но сегодня на нем была ковбойская рубашка с перламутровыми пуговицами, из-под которой выглядывала застиранная водолазка с надписью «UCLA».[49] Поглощенный каскадом сыпавшихся с экрана цифр, он меня не заметил. Как, впрочем, и все остальные.
Я стоял, глядя в потолок, он же – дно Рая. В потолке ничего райского не было. Наш цилиндр состоит, в сущности, из двух: один внутри другого. Внизу, во внешнем цилиндре, – это «внизу» мы устанавливаем сами при помощи осевого вращения – «мирские» стороны нашей деятельности: спальные отсеки, кафетерии, шлюзовая палуба, куда втягивают возвращающиеся суда, коммуникационный центр и Палаты, которые я старательно обхожу стороной.
Райский Уголок – внутренний цилиндр, сказочно зеленое сердце станции, воплощенная мечта зрелого Диснея о возвращении к истокам, жаждущее ухо голодной до информации мировой экономики. На Землю постоянно несется, пульсируя, поток неотсортированных данных: наводнение слухов, намеков, шепотков межгалактического дорожного движения. Раньше я подолгу неподвижно лежал в гамаке и всем телом ощущал давление этого потока, чувствовал, как данные змеятся за переборками по напоминающим вены кабелям, которые я воображал перетянутыми и вздувшимися. Склеротические артерии вот-вот охватит спазм, который раздавит меня. Потом ко мне перебралась Чармиан; когда я рассказал ей о своих страхах, она заговорила этот поток магическими заклинаниями и развесила повсюду иконы Святой Ольги. И давление спало.
– Подключаю тебя к переводчику, Тоби. Тебе сегодня утром может понадобиться немецкий. – Голос Хиро песком скрипит в моем черепе. – Хилари…
– На связи, доктор Нагасима, – отозвался голос диктора Би-би-си, прозрачный, как кристалл льда. – Ты говоришь по-французски, Тоби, так ведь? Гофманшталь знает французский и английский.
– Держись от меня подальше, Хилари. Говори, когда тебя, черт побери, спрашивают, ясно?
Ее молчание легло еще одним слоем в затяжное путаное шипение статики. Поверх двух десятков пультов Хиро бросил на меня гневный взгляд. Я ухмыльнулся.
Начинается: возбуждение, приток адреналина в кровь. Я чувствовал это даже сквозь последние клочья барбитуратной завесы.
Комбинезон мне помогал надевать блондин с лицом серфингиста. Комбинезон был одновременно и старым, и новым – тщательно потрепанный, пропитанный синтетическим потом и обычным набором феромонов. Оба рукава от кисти до плеча вымощены нашивками, по большей части с эмблемами корпораций-спонсоров воображаемой экспедиции по Трассе. Плечи украшали стежки торговой марки основного спонсора – предполагалось, что именно эта фирма послала «ХАЛЬПЕРТА ТОБИ» на его свидание со звездами. Хорошо хоть имя, вышитое над самым сердцем ярко-алыми заглавными буквами, мне оставили настоящее.
У серфингиста была стандартная внешность красивого мальчика, которая ассоциируется у меня с сотрудниками ЦРУ младшего звена, но на его бедже значилось: «Невский», а ниже то же самое было написано кириллицей – значит, КГБ. Он не «циолник»: ему не хватает той раскованности движений, какая приобретается за двадцать лет в искусственной биосреде на L5. Парнишка, судя по всему, москвич чистейшей воды, вежливый бюрократ, который, вероятно, знает восемь способов убить человека свернутой газетой. Вот мы приступаем к ритуалу «кармашки и наркотики». Невский опускает микрошприц, заправленный каким-то новым галлюциногеном-эйфориком, в кармашек у меня на запястье, отступает на шаг и делает отметку в своем планшете. Распечатанный там силуэт суррогата в комбинезоне кажется мишенью на стрельбище. Из кейса, прикованного цепью к руке, Невский извлекает пузырек с пятью граммами опиума, находит кармашек и для него. Делает отметку. Четырнадцать кармашков. Кокаин – в последний.
Хиро подошел как раз тогда, когда русский заканчивал процедуру.
– Может быть, у нее есть какие-нибудь данные в железе, Тоби. Помни, она все-таки технарь.
Странно было воспринимать его голос на слух, а не как вибрацию кости от имплантированного приемника.
– Там до хрена железа, Хиро.
– Мне ли этого не знать?
