Супруга неторопливо поплыла вперед, а я, держась на шаг позади, поплелся следом. И смог добраться почти до самой двери: ночники, все еще переваривающие рассказ 'левого', вспомнили о своих обязанностях чуть позже, чем полагалось по уставу.
— Ваша милость, подойдите… — шевеля одними губами, попросил самый старший и приоткрыл дверь.
Илзе тряхнула волосами, царственно сбросила шубу мне на руки так, как было надо, прошла к двери и 'зачем-то' наклонилась.
Ночников можно было брать голыми руками: вместо того, чтобы смотреть на меня, они пялились на ее прелести!
Чем я, собственно, и занялся — выдернул иглы из чехла, пришитого под воротником шубы моей супруги, метнулся вперед и ненадолго размазался в воздухе…
'Левый' потерял сознание первым. И не упал на пол только потому, что был вовремя подхвачен моей супругой. Второму и третьему упасть не дал я сам — убедился, что они отъехали, осторожно, стараясь не громыхнуть их броней и оружием, пристроил обоих рядом со стеной, а затем забрал у Илзе ее 'добычу'.
Пока я укладывал на пол последнего, 'леди Лусия' еще раз припала к щели, а затем отошла в сторону, чтобы дать мне оценить взаимное положение находящихся в кабинете мужчин.
Я оценил. Затем ободряюще улыбнулся супруге и взглядом показал ей на дверь:
'Я готов. Входи…'
Глава 6 Гогнар, сын Алоя
…- А теперь — вот этот кусочек сыра, и вкус белогорского покажется вам еще более изысканным… — протянув Маруху золотую тарелку, негромко сказала рабыня.
— Хм, а так действительно вкуснее… — удивленно хмыкнул Марух, после того, как положил на язык кусочек козьего сыра и пригубил вина.
— Кьяра знает, о чем говорит… — ухмыльнулся Гогнар. — Ее отец был виночерпием графа Мальира то ли двадцать, то ли тридцать лет…
— А мои — дуры дурами… — вздохнул сын Нардара, затем по-хозяйски взвесил на ладони грудь лежащей рядом с ним белобрысой красавицы и ухмыльнулся: — Впрочем, с такими прелестями ум им ни к чему…
— С этим трудно не согласиться… — хохотнул эрдэгэ и вскинул кубок на уровень лица: — За красоту женщин, которые принадлежали, принадлежат и будут принадлежать нам, мужчинам!
— И за те пути, которые нас к ним ведут! — подхватил Марух, в два могучих глотка осушил кубок и, оставив его в сторону, впился в губы рабыни долгим и страстным поцелуем.
— Я смотрю, ты к ней неравнодушен… — глядя на раскрасневшееся лицо друга, усмехнулся Гогнар.
— Не к ней, а к ним! — оторвавшись от девушки, ответил сын Нардара. — Они настолько красивы, что каждый день сводят меня с ума…
— Может, каждую ночь? — хохотнул эрдэгэ.
— Каждый вечер и каждое утро! А иногда еще и днем…
— Хм… Что-то у тебя слишком много свободного времени и сил! — притворно нахмурив брови, пошутил сын Алоя и недовольно нахмурился, услышав рык часового:
— Замри! Кто ты такой и что тебе тут надо?!
— Варлам из Свейрена, человек эрдэгэ Гогнара! Вот моя узда…
— Жди… — через пару мгновений приказал часовой, тут же заглянул в юрту и, найдя взглядом сына Алоя, почтительно поклонился: — Тут — человек с деревянной уздой. Говорит, твой…
— Слышал… — бесстрастно ответил эрдэгэ. — Пусть ждет: освобожусь — выйду…
Марух, тоже услышавший имя, мгновенно протрезвел и затравленно огляделся. Что здорово развеселило Гогнара: воин, не боявшийся ни клинка, ни пустой сумы, испугался сотника Ночного Двора, правой руки покойного графа Игрена!
— Надеюсь, в юрту ты его впускать не собираешься? — шевеля одними губами, спросил Марух.
Эрдэгэ сделал вид, что задумался, потом покрутил в руке кубок, усыпанный драгоценными камнями, щелкнул ногтем по заваленному объедками золотому блюду и улыбнулся:
— Нет. Не поймет…
— Тогда иди! А я пока уделю время своей женщине…
…Гогнар вышел из юрты минут через десять, после того, как доел мясо и позволил рабыням ополоснуть себе руки. И, потянувшись, вопросительно уставился на замершего неподалеку дворянина. Тот сразу же изобразил почтительную улыбку и сложился в поясном поклоне:
