стал кричать, чтобы она произнесла речь, но эти одиночные возгласы мало кто поддержал — к ее великому облегчению. Что бы она сказала? Что сама не знает, за счет чего все работает и не разваливается? Что она не понимает даже собственного вязания: как получается, что из петель в конечном итоге образуется некая вещь? Скажет, что достаточно лишь одного надреза, чтобы погубить всю работу? Один надрез — и можно вытягивать нить, превращая вещь в холмик пряжи. Неужели люди всерьез думают, будто она все знает, хотя она всего-навсего соблюдает правила и законы, и поэтому все каким-то образом продолжает работать год за годом?
Она не понимала, почему все не разваливается. И не понимала этого праздника. Люди пьют и кричат, потому что для них опасность миновала? Потому что судьба их пощадила и очистка обошла стороной? Люди радуются, в то время как хороший человек, ее друг, ее партнер, помогавший обеспечивать их благополучие, лежит мертвый на холме рядом со своей женой. Если бы она произнесла речь и если бы речь не оказалась полна запретных фраз, то это были бы такие слова: «Вот два лучших человека из всех, кто пошел на очистку по собственной воле, — и
Но сейчас было не время для речей. И не время для возлияний. Или для веселья. Сейчас пришло время для спокойных размышлений, и это стало одной из причин, почему Джанс поняла: ей надо уйти. Все изменилось. Не за день, за долгие годы. Она знала лучше большинства остальных. Разве что еще старушка Макнил из отдела снабжения все понимала и видела грядущие перемены. Нужно прожить долго, чтобы знать такое наверняка, а ей было уже достаточно много лет. И пока время шло вперед, а мир двигался быстрее, Джанс все отчетливее понимала, что вскоре останется далеко позади. И больше всего она боялась — молча, но ежедневно, — что без нее этот их мир, возможно, изменится не так уж сильно.
9
Трость Джанс отчетливо звякала, опускаясь на очередную металлическую ступеньку. Вскоре эти постукивания стали метрономом, задающим ритм музыке лестницы, переполненной людьми и вибрирующей энергией после недавней очистки. Казалось, что, кроме них двоих, все движутся наверх. Выставив локти, они проталкивались навстречу этому потоку под возгласы «Привет, мэр!» и кивки Марнсу. Джанс видела на лицах желание назвать его шерифом, сдерживаемое лишь уважением к печальному поводу для его предполагаемого повышения.
— Сколько этажей вы решили пройти? — спросил Марнс.
— Что, уже устал? — Джанс обернулась, чтобы улыбнуться ему, и увидела, как его пышные усы приподнялись в ответной улыбке.
— Спускаться для меня не проблема. Возвращаться будет тяжело.
Их пальцы соприкоснулись на изогнутых перилах винтовой лестницы. Джанс хотелось сказать, что она совсем не устала, но вдруг она ощутила, что совершенно вымотана, и скорее морально, чем физически. Джанс совсем по-ребячески представила, что она снова молода, а Марнс подхватывает ее на руки и несет вниз по лестнице. Как приятно было бы избавиться от ответственности, довериться чьей-то силе. Это не было воспоминанием, это была мечта о будущем, которая так и не осуществилась. И Джанс почувствовала себя виноватой за подобные мысли. Она ощутила рядом мужа, его призрак, потревоженный ею…
— Мэр? Так сколько этажей?
Они остановились и взялись за перила, пропуская вверх носильщика. Джанс узнала парня: Коннер, еще подросток, но его спина уже была крепка, а походка уверенна. Он нес на плечах связку пакетов, и гримаса на его лице выражала не усталость или боль, а досаду. Что за толпа запрудила его лестницу? Откуда эти туристы? Джанс захотелось сказать что-нибудь ободряющее, хотя бы словами вознаградить тех, кто выполняет работу, на которую уже никогда не будут способны ее старческие руки и ноги, но парень уже умчался прочь, унося продукты и припасы с нижних этажей. Его движение замедлял лишь поток тех, кто медленно поднимался, чтобы увидеть внешний мир четко и полноцветно.
Они остановились между этажами отдышаться. Марнс протянул ей свою флягу, Джанс вежливо глотнула из нее, потом вернула.
— Я думала пройти сегодня половину, — ответила она наконец. — Но хочу сделать пару остановок по дороге.
Марнс глотнул из фляги и завинтил колпачок.
— Нанести визиты?
— Что-то вроде этого. Хочу заглянуть в роддом на Двадцатом.
— Поцеловать детишек? — рассмеялся Марнс. — Мэр, они не будут за вас голосовать. При вашей жизни — точно.
Джанс не засмеялась.
— Спасибо, — поблагодарила она, изобразив на лице обиду. — Нет, не целовать детишек. — Она повернулась и пошла дальше, Марнс последовал за ней. — Дело не в том, что я не доверяю твоему профессиональному мнению об этой Джулс. С тех пор, как я стала мэром, ты всегда выбирал только лучших.
— Даже?..
