вечерние и ночные часы, когда спадала жара и слышались шумные ссоры мрачных котов с ворчливыми поссумами. Толпа зевак, торговцев, проституток и их клиентов растекалась по всем направлениям. Звенели и стонали гитары. Люди глазели на звезды, кружились в танце и целовались, а после занимались любовью под пение птиц и лай собак, устраивавших свой концерт в соседних кустах. Магазины не ослепляли роскошью витрин, но соблазняли ценой, и в них можно было приобрести все самое необходимое. Были даже почта, казино и кинотеатр под открытым небом. Но в основном, в дневные часы горожане проводили время так: кто за кружкой холодного пива, стаканчиком крепкого самогона и азартными играми в одной из множества таверн; кто, приняв героин, в тихом одиночестве писал стихи или музыку; кто просто сходил с ума и, накурившись травки, стрелял по бутылкам, метя через горлышко выбить дно. Объединяло людей одно: все они пытались отвлечься от протяжной и унылой, как морская зыбь, жизни.
Южный Читтерлингс уже давно не был рабочим районом. Трущобы, закрытые фабрики и убогая роскошь вполне уживались здесь бок о бок. Последние производства закрылись лет десять-двенадцать назад. Потому на вопрос «кем ты работаешь и на что существуешь?» можно было запросто получить в ухо. Каждый жил, как мог, самостоятельно внося коррективы в свою судьбу. И никто ничего ни у кого не спрашивал просто так, дабы не вызывать к себе ненужный интерес и не наткнуться спиной на нож в одной из подворотен. Никто не молил Бога дать хоть какой-то просвет в жизни, потому что там, наверху, уже давно никто не обращал на этих людей никакого внимания. Каждый искал свой шанс сам, вытряхивая по утрам песок из обуви и трусов, всматриваясь в треснутое зеркало и, достав последнюю сигарету из мятой пачки, мысленно проклинал все на свете, в том числе и жужжащих вокруг москитов, от крови раздувшихся как воздушные шары. Между тем, едва наступала очередная сумасшедшая ночь, каждый опять считал себя полнокровным земным человеком. Именно таким человеком, каким он был в своих мечтах. Но реальность вновь вышвыривала его вон с наступлением рассвета.
Джек продолжал путь. Сменяли друг друга названия на зданиях: «МОРСКИЕ ДЕЛИКАТЕСЫ», «ХОЛОДНОЕ НЕМЕЦКОЕ ПИВО», «СТРИПТИЗ-КЛУБ». Через два квартала ему попалась булочная с вывеской в окне: «СВЕЖИЕ ГОРЯЧИЕ БУЛОЧКИ». Он проехал мимо, вдыхая запах свежеиспеченных булочек, и их аромат снова напомнил ему о матери.
Джек облизнул пересохшие губы. И почувствовал пульс на виске.
Педали велосипеда мерно поскрипывали в утренней тишине, изредка нарушаемой людьми. Улицы были безлюдны. Все попрятались от жары. Лишь кое-где слышался скребущий звук метел и ворчание дворников; кто-то гремел кастрюлями и раздавались детские голоса; где-то громко работал телевизор, к экрану которого приросла подслеповатыми глазами какая-нибудь старушка, с готовностью развесившая уши – передавали новости.
– Что-то ищешь, парень?
На эту фразу Джек затормозил, опустил одну ногу на землю и повернул голову:
– Что?..
Спиной к Джеку стоял толстый буфетчик в незаправленной в брюки рубашке, наброшенной на плечи поверх замусоленной майки. Он переворачивал табличку «ОТКРЫТО» другой стороной – «ЗАКРЫТО». Стекло двери было разбито и не высыпалось на небольшое крыльцо лишь благодаря тому, что его держали полоски прозрачной клейкой ленты. Вверху, над дверью, на вывеске красовались две вздыбившиеся лошадки и название заведения: «БОЕВЫЕ ПОНИ».
– Я говорю, подзаработать не желаешь? – почесывая пятерней пузо, спросил толстяк у Джека.
– Я тут при чем? – едва не возмутился Джек.
– Вчера тут образовалась хорошая потасовка… – Буфетчик повернулся к Джеку и уставился на него щелочками глаз. Он вглядывался подслеповатым взглядом в парня, словно тот был отражением в запотевшем зеркале. – Едва по бревнышку мою таверну не разнесли, черти жареные. А меня, как назло, радикулит схватил. Едва ноги переставляю. Нужно подмести пол и выбросить мусор. Наведешь порядок?
– Я конкретно занят, дядя, – бросил Джек, собираясь ехать дальше. – Да и с какой радости я должен тебе помогать? И на порядок мне плевать. Это твой порядок, а не мой.
– Порядок – основа экономики, сынок! – Прищуренные глаза буфетчика смотрели на него с интересом, с хитринкой во взгляде. – К чему юлить… Мне нужно помочь восстановить порядок в заведении. Плачу двадцать монет. Ты ведь не кагтавый евгейчик, которому папа запрещает честно заработать ручками, верно?
– Верно, если не умеешь зарабатывать головой. Да и с дикцией у меня порядок. К чему мне твоя грязная, грошовая работа? – Джек бросил на буфетчика недовольный взгляд. – Почему не нанять официанток и уборщицу, чтоб они этим занимались? На всем привык экономить, дядя?
– Гм! Молодец! Ты умеешь торговаться. Двадцать два доллара! – тут же поднял цену толстяк и разразился странно тоненьким хохотом, держась обеими руками за свой выпуклый живот. Вид у него был такой, будто он предложил парню купить за бесценок весь оставшийся мир. Потом посерьезнел и сказал: – Больше не дам. И можешь взять себе какой душе угодно завтрак. Идет?
Джек окинул взглядом огромную фасадную витрину, столики за которой пустовали.
– Ты хочешь, чтоб я отравился твоей поганой стряпней? Засунь ее себе в жопу! – выпалил Джек и с места пустился во всю прыть.
– Ах ты сволочь! – побагровел толстяк, не веря своим ушам. На секунду он остолбенел от изумления. И вновь обретя дар речи, процедил: – У меня и выпивка не фальсифицированная, чтоб ты знал! Все по-честному! Да я тебя!.. Щенок!
– Скинь пару центнеров жира для начала, честный! – кинул ему напоследок Джек и рассмеялся.
