– Север, – ответил я. – А тебя?
– Весса, – сказала она. – Но лучше уж зови хозяйкой.
– Да как скажешь, – хмыкнул я. – Где лопата у тебя, хозяйка? И куда навоз складывать? Покажи, сделай милость, чтоб потом перебрасывать не пришлось!
До вечера я исправно работал по хозяйству: наколол и наносил дров и воды, вычистил хлев (пришлось изрядно потрудиться, потому что сама Весса явно делала это редко, с другой стороны, бабе одной на хозяйстве тяжело, на все рук не хватит), курятник почистил (злющий петух явно намеревался проклевать мне дырку в голове), в конюшне прибрался, вычистил Везунчика и задал ему корма. Потом с огромным удовольствием вымылся (Весса, поливая мне из ковшика, смотрела с явным сожалением, мол, какой мужик пропадает!) и переоделся в чистое. Вещи хозяйкиного мужа оказались мне великоваты, видно, он был человеком крупным, причем в ширину. Ну да велико не мало, подпоясался потуже – и сойдет. Эсси, правда, обидно смеялась и говорила, что я похож на босяка, но куда деваться? Чай, не принц, чтобы в парче расхаживать…
Вечером Весса попыталась зазвать меня ужинать, а я отказался.
– Извини, хозяйка, я лучше на дворе перекушу. А то знаешь, соседи-то всегда глазастые, мигом слухи пойдут. Оно тебе надо?
– Да они иззавидуются! – засмеялась она, но тут же задумалась. – А и правда, раз от тебя по этой части проку нет, ночуй где хочешь. Вон хоть на сеновале. Все равно ж разузнают…
– Это как же? – заинтересовался я.
– А ты думаешь, мне одной по хозяйству мужская помощь нужна? – прищурилась Весса. – Те, у кого мужья и сыновья живы да на своих ногах ходят, берегут их как зеницу ока! А тебе надо и на корм коню заработать, и на подковы… Так что уж трудись, Север!
Я только плечами пожал: я ведь никуда не тороплюсь, а людям от меня какая-никакая польза. Опять же, Везунчик отдохнет да отъестся, а я, быть может, еще смогу расслышать песню Эрриса. Он ведь обещал дать о себе знать, а я не так далеко отошел. Волки могут подхватить… Если они тут водятся, конечно…
Весса вынесла мне хлеба с сыром, пару яиц, луковицу и крынку молока. Я поблагодарил и устроился у сарая, делая вид, будто неторопливо ужинаю. На самом деле молоко вылакали две кошки, обитавшие в конюшне (обе были такими тощими, что я заподозрил – тут и мыши не водятся, а кормить котов в деревнях не принято), хлеб, сыр и лук я скормил Везунчику, а яйца кинул поросенку.
Наутро я поднялся до рассвета, выгнал скотину (хозяйство у Вессы было небедным, она держала дойную корову и еще телочку, да вдобавок несколько коз), задал корм курам и свиньям (ну и Везунчику, само собой), снова вычистил хлев, наносил воды и наколол дров, сделал вид, будто позавтракал, и взялся за дело уже всерьез. Поменять дранку на крыше, она прохудилась, забор поправить, а то покосился, да и кое-где дыры имеются, пару досок в полу сменить, провалился… И вот так – до самого вечера.
Я не жаловался. Весса сказала, что за овес для коня я уже расплатился, а вот за одежду (она взяла у соседки еще кое-что мужское, мне почти впору), сапоги (тоже ношеные, но мне какая разница?) и перековку придется еще поработать. Одной вдовице я почти целиком переделал изгородь: ее бык поломал, когда удрал порезвиться. У другой, с целым выводком малышни, места в доме было мало. Муж начал было летнюю пристройку, да его в армию угнали, вот я и закончил начатое. Третьей я что-то там перекапывал. Четвертой – засохшие яблони пилил. Пятой – колодец чистил. Два дня чистил, уделался опять по самое некуда, хорошо еще, старые мои тряпки Весса сжечь не успела, новую одежду жаль было марать.
Понятно, женщины в большинстве своем думали, что Весса приврала, для себя решила такого рукастого мужика приберечь, но я держался стойко. И, кстати, именно поэтому весь день ходил чумазым: к источающему ароматы стойла и гнилья мужчине не всякая отчаянная женщина полезет! Хотя и такие попадались, но мне удалось спастись бегством.
Работы хватало, и еще как! Те мужчины, что вернулись с войны, частенько еле ноги волочили, а иногда и волочить было нечего. В таких домах мне тоже дела хватало, а малышня начала таскаться за мной хвостом: я им по вечерам дудочки из орешника делал, с горошинками, на всю деревню свист стоял. Да какой, с переливами! Молодых парней вот совсем не было: должно быть, если живы остались, решили, как я когда-то, посмотреть чужедальние страны… Самому старшему мальчишке в деревне было лет двенадцать, не больше. Ну а девочек я не считал.
Вот так незаметно прошла неделя, потянулась вторая, и Весса как-то вздохнула:
– Эх, Север, оставался бы ты у меня, а?
– Так что с меня проку? Сама же говорила, – усмехнулся я.
– Ну… Руки-то у тебя на месте, – сказала хозяйка. Была она по-своему хороша этакой деревенской, немного тяжеловесной красотой. Темноволосая, темноглазая, с высокой грудью и крепким задом. – Без мужской ласки, конечно, несладко, но ты ж сам говоришь, может, и наладится? И работник есть в доме! А что детишек нету, так вон у соседок семеро по лавкам, хоть девочку отдадут на воспитание, еще и спасибо скажут!
– Да у меня ведь невеста есть, – напомнил я. Эсси душераздирающе вздохнула. Ее очень забавляла эта ситуация. – Хоть проку от меня нет, но должен ведь я ей показаться. Кто ее знает, вдруг она думает, как ты: был бы мужчина в доме, а сирот нынче хоть отбавляй, можно бесхозных ребятишек пригреть… Ну а нет, так я вернусь. Хорошо в ваших краях!
– Неволить я тебя, конечно, не могу, – вздохнула Весса. – Держи вот. Раз… два… Иди уже к кузнецу, а то у тебя этак конь совсем застоится.
