полицейский маячил на крыльце.
– Ладно, зачислен. Сейчас бумагу выпишу, диктуй фамилию.
Сергей достал бланк и ручкой вписал паспортные данные парня. Пока чернила сохли, достал из кармана ключи и открыл каптерку.
– Подбери себе форму, повязку на рукав нацепи, винтовку и патроны возьми. Ночевать тебе есть где?
– Есть знакомая, у нее буду.
– Отлично!
Сергей прислушался, выглянул в окно – полицейский стоял на месте.
– Через пять дней обоз в город идти должен. Староста сказал – продналог повезут, я должен охрану дать. Поставлю самых отпетых негодяев, пусть наши озаботятся.
– Хорошо, запасы в отряде пополнят. Как рука?
– Поджила уже.
– А то нам сообщили, что начальник полиции при смерти, кровью исходит. Сова переживал: вдруг артерию какую задел?
– В полдень построение будет, не отлучайся – я тебя и еще одного новичка представлю. Если ухлопаете тех, кто обоз сопровождать будет, готовьте еще людей в полицию.
– Передам.
Найдя в столе список полицейских, Сергей решил на построении сделать перекличку.
Когда все восемь полицейских построились, он зачитал список. Услышав свою фамилию, полицейский делал шаг вперед и громко отвечал «я!», Сергей же старался всех запомнить в лицо. Потом он представил новичков:
– Нашего подразделения прибыло. Прошу вас любить и жаловать наших новых сотрудников – Андрея Сорокина и Павла Семенова. Они будут патрулировать парой.
На построении Сергей выбрал трех полицейских с самыми отвратительными, на его взгляд, харями – нагловатыми. Люди были явно с уголовным прошлым. Их он и пошлет сопровождать обоз, фактически они – смертники, только о судьбе своей не подозревают.
После построения к нему в комнату зашел полицейский – Аксенов. Он был самым долговязым, и его фамилия по алфавиту была в списке первой.
– Дозвольте доложить, господин начальник.
– Садись, слушаю.
– На Пролетарской девица проживает. До войны она в райпо работала, Михеева ее фамилия. Прощупать бы ее надо!
– Потискать захотел? – удивился Сергей.
– Не, я не в том плане. Я на ночном дежурстве вчера был, так она домой уже далеко за полночь вернулась. И ладно бы провожатый был – дело молодое, а то ведь одна вдоль заборов пробиралась, чтобы незаметнее быть… Оно-то понятно, комендантский час, на улице появляться запрещено.
– Что думаешь, какие подозрения?
– О, в самый корень! Полагаю, с партизанами она связана. Кто-то же вас обстрелял? Наших двоих убили, Лизу, вас ранили… Подозреваю – она навела! Арестовать бы ее да попытать с пристрастием.
– Молодец, хвалю за наблюдательность. Только торопиться не будем. Вдруг случайность, вдруг занедужила да к Федоровне бегала?
– Федоровна в другой стороне живет. Я местный, я здесь всех знаю.
– А ты последи незаметно и о своих подозрениях не рассказывай никому. Если что-то заметишь, сразу ко мне. Если она действительно с партизанским отродьем связана, арестуем да в гестапо передадим. Там мастера заплечных дел, все вызнают.
– Я так и думал.
– Свободен, хвалю за усердие в службе!
– Хайль! – Полицай вскинул руку.
Сергей кивнул и полез в стол, показывая, что занят.
Полицай вышел.
«Черт, надо научиться «хайль!» кричать. Не ровен час немцы приедут, так чтобы без запинки поприветствовать. А то ведь и ответить Аксенову не смог, пакостно. Но с волками жить – по-волчьи выть. Хотя бы внешние атрибуты надо использовать. И что с девчонкой этой делать? На самом деле у нее связь с партизанами или к милому своему бегала? Надо Аксенова к опасному делу пристроить, чтобы шлепнуть. В идеале хорошо бы весь полицейский гарнизон своими людьми укомплектовать, из отряда…»
Сергей пришел к себе в избу. Время было обеденное, а он не завтракал еще. На керосинке себе яичницу пожарил – в чулане у Савченко целое лукошко яиц стояло, больше в доме съестного не было. Вот незадача! Где и как питался начальник полиции? Лизка покойная готовила? Мелочи это бытовые, а на них проколоться можно.
Однако ларчик открывался просто: во двор зашла соседка, постучала в окно:
