что-то.
— Врешь!
— Не верите, и не надо… — пожал я плечами. — Сами у него и спрашивайте. Авось не соврет. Только поторопитесь.
Тот воин, что вел переговоры, измерил взглядом расстояние, разделяющее плот и утопающего ляха, прикинул время подплытия, глубину погружения, и в знак миролюбия опустил арбалет.
— Помоги ему…
— Думаешь, стоит? — усомнился я. — Он ведь сам так решил. Впрочем, если для знакомства надо…
Я поднял саблю поляка и вынул ее из ножен. Арбалетчик тут же снова приподнял самострел. Но меня интересовало не оружие пана Крайняка, а сами ножны. Ввиду отсутствия на островке хоть какой-либо палки. Ну а мочить в болотной жиже ради спасения разбойника собственный пояс я побрезговал.
Вооружившись ножнами, прилег на краю островка и протянул ножны одним концом к утопающему. Мог бы и без этих манипуляций обойтись, всего-то и надо было, что зайти на полшага дальше и ухватить поляка за воротник. Но действуя таким образом, я оставлял выбор за ляхом. Пусть сам решает, тонуть дальше или лезть в лапы великана-людоеда, как он сам меня обозвал…
Видимо, холодная купель и хлюпающая уже почти у подбородка вонючая жижа, обещающая не менее отвратительную смерть, чуток отрезвила атамана. И он, всего лишь секунду помедлив, ухватился за ножны.
«Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…» — вслед за мыслью о дедке и репке, возникла в голове строчка из какого-то детского стишка. Впрочем, к данному случаю имеющая только косвенное отношение. Силы во мне по-прежнему хватало с избытком, так что лях оказался на тверди в мгновение ока. Где и остался лежать ничком, громко всхлипывая и что-то бормоча. Видимо, только сейчас отпустило.
Не мной подмечено, но реально — те, кто с легкостью причиняет страдания другим, сами не в состоянии терпеть даже малейшей боли. Как бы атаман с испугу ума не лишился. Хотя мне что за забота?
Паром тем временем почти пристал к островку.
— Ну, ты и здоровый вымахал! — арбалетчик недоверчиво помотал головой, видимо решив, что почудилось в тумане.
Я рассудительно промолчал. Пока время работает на меня, будем тянуть паузу до упора.
— Ты как здесь оказался? — продолжил допытываться воин, убедившись, что с их знакомцем все обстоит благополучно. В смысле жить будет.
— Пришел, — обстоятельно ответил я, предварительно посмотрев на сапоги. Как бы проверяя, на месте они или нет. И убедившись, что и с ними, и с нижними конечностями все в порядке, уточнил: — Ногами.
— Шутник… — проворчал воин, но арбалет при этом опустил окончательно. Вскинуть его дело недолгое, но в ближнем бою счет идет на секунды. И одну из них я только что выиграл. — Откуда пришел?
Я послюнявил указательный палец и поднял его вверх, как делают, когда проверяют направление ветра. Чуток выждал и уверенно махнул рукою на восток:
— Оттуда.
Трудно сказать, к чему привела бы нас столь познавательная беседа, если бы в нее не вмешалось еще одно действующее лицо, доселе пребывающее за кадром.
— Ваша милость! Куда вы пропали?! — заорал как полоумный Митрофан и, судя по плеску, несмотря на мой наказ, тоже сунулся в болото.
— Милость?.. — переспросил арбалетчик. — Кто?
Эх, была не была. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Пользуясь тем, что пан Крайняк уже встал на четвереньки, я ухватил его одной рукой за шаровары, второй — за воротник и, как шаром для боулинга, запустил импровизированным снарядом в воинов на плоту. Впопыхах и, чего уж там, от страха, — не слишком приятное ощущение, когда в тебя целятся из арбалета, к тому же всего с пяти шагов, — не рассчитал силы, и обоих воинов, вместе с ляхом, смело в топь. Да что там смело, их будто вколотили в болото. Ни один не вынырнул. Плюхнуло, всплеснулось, а потом только пузыри пошли и круги расползлись. Были люди, и пропали.
Да, нехорошо получилось… Не в смысле жаль их — кто за чужой смертью идет, и свою встретить может, — а что ничего расспросить не успел. Опять вслепую действовать придется. Видно, планида такая.
— Ваша светлость… Где вы? Отзовитесь!
Вот черт, я же совсем забыл о «куриной слепоте» Митрофана. Как он вообще в болото сунуться осмелился?
— Стой на месте и не двигайся! Я иду за тобой! А то утопнешь, ищи потом…
Каким-то чудом или на ощупь, но монашек самостоятельно прошел почти половину пути.
— Ты зачем в трясину полез? — набросился я на него. — Жить надоело? Так пойди и повесься!
— Я не Иуда, — буркнул тот с обидой в голосе.
Угу… Не подумав брякнул. Намек на повешенье, особенно на осине, для истинно верующего христианина большая обида.
