— Фогта ранил… В поединке. Этой ночью.
Княжич недоверчиво поглядел на меня, пытаясь понять, не шучу ли и я, случайно, в ответ.
— Конрада фон Ритца?
— А что, в замке Розиттен есть еще один фогт? — я пожал плечами.
— Степан Олегович, — княжич смотрел прямо и добродушно, — расскажи. Извини за назойливость. Это не праздное любопытство. В прошлом году, когда мы с отцом гостили в Кракове, я имел возможность принять участие в турнире. И жребий свел меня с Конрадом. Один раз удержались оба, а при повторной сшибке фон Ритц ссадил меня с седла. Подпруга не выдержала. Так что сам понимаешь, как мне не терпится разузнать подробности вашего поединка… из уст победителя.
— Вообще-то, я хотел засветло в Янополь попасть…
Княжич молча указал на моих и своих людей, которые еще и трети немцев не успели осмотреть. Не говоря уже о том, что всех их следовало вынуть из доспехов. Рассортировать по качеству, оценить и разделить.
— Это вряд ли, Степан Олегович. Если только… — Лев задумался ненадолго и решительно продолжил: — Если только нам не оставить своих воев здесь, а самим продолжить путь? Вот и в Янополь успеешь, и время для разговора будет. Согласен?
— Ты же в Розиттен собирался? — честно говоря, такой поворот меня не слишком обрадовал. Шанс проговориться делался все больше. Но и отказывать благовидного повода не видел.
Княжич кивнул.
— Собирался. Но раз ты, Степан Олегович, говоришь, что кроме бранденбургцев, там никого нет, стало быть, мне в Розиттен без надобности ехать. Тем более, — Лев обвел взглядом ристалище, — кажется, теперь мне там будут не слишком рады. Несмотря на знакомство с фогтом. Как считаешь?
А вот тут он прав. Если крестоносцы на меня такую охоту устроили, при этом принимая за своего, католического рыцаря, то уж русским витязям и подавно поражения не простят.
— Да уж… И в самом деле, лучше судьбу не испытывать. Мир миром, а доверять гостеприимству храмовников я бы не стал.
— Решено… — протянул мне руку княжич. — Возьмем по одному человеку, и в путь. А люди нагонят нас, как управятся здесь.
И хотел бы возразить, так нечего. Придется в очередной раз положиться на судьбу. Авось не выдаст.
Может, сказалась общая усталость от двух сражений подряд… Даже трех, если поединок с Конрадом считать за отдельную баталию. А может, виной тому стал расчудесный теплый летний день, когда охота думать только о приятном и хоть на пару часов забыть о проблемах, — но я, что называется, поплыл. Мне нестерпимо захотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной. С этой, уже становящейся почти неподъемной ношей постоянной скрытности и, как следствие, вынужденного одиночества.
И если несмотря на самые теплые отношения, что сложились у меня с Круглеем, Лисом, Носачом, я все же понимал, что мое истинное происхождение не та правда, которую стоит им открывать, то сейчас, глядя в открытое, честное лицо княжича, которого и знал-то всего ничего, я вдруг понял, что могу рискнуть. Потому что если Лев Ольгердович сможет поверить в мою историю, дальнейшее пребывание в этом мире станет гораздо приятнее. И не потому, что княжий сын достаточно влиятельная особа, способная облегчить жизнь горемыки-попаданца. А потому, что я обрету настоящего друга.
— О чем призадумался, Степан Олегович? — молодой витязь словно почувствовал мои сомнения. — Взвешиваешь, что можно рассказать чужеземцу и схизматику, так чтоб не обидеть? Брось. Мы же не поповские дети, нам Господа делить не пристало. Един Он, что бы там ни говорили. И все мы, раньше или позже, предстанем перед Его взором, дабы держать ответ за прожитую жизнь.
— И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно потраченные годы… — усмехнулся я и демонстративно перекрестился. Как полагается по православному обряду, справа налево. — С чего ты меня, княже, в католики записал?
Лев Ольгердович только головой помотал, словно слепней отгонял.
— Да ты, боярин, прям как твой луковичный доспех. Одна броня поверх другой надета. А вместо исподнего — кольчуга стальная.
Глазастый, однако. Все как есть разглядел.
— Прав ты, княже. На мне столько всего надето, что я вскоре и сам забуду, где своя кожа начинается.
— Не свербит? А то снял бы лишнее. Все почесаться легче…
Занятный разговор у нас получается. Вроде бы обычный дорожный треп, ничего не значащий и ни к чему не обязывающий, а если копнуть глубже — каждое слово второй смысл имеет. Или мне так кажется?
— Еще как свербит. Да как тут разденешься, если жизнь такая неспокойная, что никогда не знаешь: сейчас враг явится или чуть погодя? Бросит клич перед нападением или исподтишка ударит? Давеча от исповеди и то пришлось отказаться.
Сказал, а сам поглядываю исподтишка и думаю: давай, княжий сын, я свой ход сделал. Поймешь намек, продолжим разговор.
— Это ты верно рассудил, Степан Олегович. Для исповеди смирение и раскаянье надобны. А без них — суета одна и томление духа… Да только я не священник. Ужи позабыл, когда сам последний раз в церковь хаживал. Потому что о греховном помышляю…
