оснований видели во власти вдовой княгини. Болеслав знал, что мачеха его замахнулась еще выше, аж до самого Ватикана. Но человек полагает, а Бог располагает. Бог же на его стороне. Уж в этом Болеслав Храбрый ничуть не сомневался.
Илья наблюдал за действиями польского князя с огромным интересом. Вот у кого было чему поучиться. Вот кто умел располагать к себе людей.
«Из двух зол – меньшее», – говорил батя. Именно на этот выбор и упирал Болеслав, с лисьей хитростью склонявший к повиновению наиболее сильных и свободолюбивых. А слабым и опасавшимся чужого произвола, напротив, предлагал защиту. Да, у такого правителя стоило поучиться, и Илья учился. Как говорить, как держаться, как убеждать других в том, что выгодное тебе выгодно им. Собственно, Илью и раньше учили тому же, но у Болеслава имелся настоящий дар убеждать. Харизма, как говорили ромеи. То, чем Господь наделяет человека, если тот ему угоден. Болеслав верил, что Бог на его стороне, а люди верили старшему сыну Мешко. Пусть речи его были мягкими и тихими, зато слава Болеслава Храброго была достаточно громкой. А если к харизме добавить грозную дружину, то соглашаться со славным князем становилось еще легче. Так что даже те бояре, коим была не слишком по нраву любая власть, предпочли объявить Болеславу о своей поддержке, потому что сторона победителя всегда привлекательна. Стоило лишь глянуть на молодого князя, сразу было видно: этот нагнет всех.
Гнезно стоял удачно – на горе. Вокруг озера и добрая земля для посевов. Но богатство Гнезно шло не от земли, а от людей. Батя говорил Илье, что добрых мастеров здесь ценят и чтут. От них и доход князю, и гости торговые, от которых не только мыто, но и товары нужные, интересные.
Болеслава Гнезно принял радушно.
Но не весь. Ворота Детинца ему не открыли. То есть самому Болеславу – да, пожалуйста. Но только ему, не дружине.
Но надо быть совсем глупым, чтобы принять такое «щедрое» предложение – взять и отдаться в полную власть мачехе. Так что Болеслав лишь посмеялся и заявил, что дает Оде три дня на то, чтобы собрать вещички и убраться из его, Болеслава, отчего дома.
Предложение старшего сына покойного князя, подкрепленное копьями его сторонников, оказалось достаточно увесистым, чтобы вдова его приняла. Осталось согласовать мелкие детали. Например, кому достанется княжеская казна.
Войны, однако, не ожидалось. Детинец гнезнинский даже не был осажден. Через калитку туда-сюда сновали слуги, торговцы, посланцы. Их, понятно, проверяли по обе стороны стен, но не останавливали. Вот таким образом и просочился в город оруженосец славного рыцаря Вихмана из Остервальде.
Илья со своими как раз звенели мечами, когда германец объявился в воротах отцова подворья. Привратник германцев, особенно саксонцев, недолюбливал и впускать оруженосца не пожелал. Тот немедленно вскипел и пообещал за поносные слова отрезать грубияну язык.
– Рискни! – обрадовался привратник, которого согнали с земли как раз саксонские вои.
Оруженосец выхватил кинжал и вознамерился обратить слова в дело. Привратник оборонился дубиной, кликнул помощь. Тут набежала челядь, и германцу пришлось туго.
Сообразив, чем может обернуться защита чести, оруженосец заорал, что он не просто так, а посол, и потому бить его никак нельзя.
Вопли его услышали во дворе, и Илья отправил Миловида глянуть, кто там надрывается.
Отрок германца спас и приволок к Илье, которому тот, хлюпая разбитым носом, вручил написанное на латыни послание. То есть подтвердил свой посольский статус.
Княжич послание прочитал, ухмыльнулся и велел позвать привратника.
– Ты что же, пес сторожевой, неприкосновенному лицу… лицо разбил? – поинтересовался Илья без явного, впрочем, недовольства.
Привратник, однако, испугался не на шутку. Забормотал, что ничего о посольском ранге визитера не знал. Остановил, дескать, для выяснения, а тот сразу за кинжал – язык резать.
– Так было? – спросил Илья германца.
И тут оруженосец поступил неправильно. Обманутый скромным видом (в одной нательной рубахе, без украшений) и мягким тоном Ильи, он выпятил грудь и потребовал, чтобы дерзкого холопа немедленно казнили за оскорбление благородного человека. Его то есть. А на вопросы он, оруженосец самого рыцаря Вихмана и сам почти что рыцарь, отвечать не собирается. Ибо спрашивать его имеют право только его господин и госпожа его господина княгиня Ода.
Илья поглядел на посланца пристальнее. И вдруг признал в нем того самого германца, что ткнул его копьем в спину во время схватки у моста. Ткнул и трусливо укрылся за товарищем.
Если до того Илья намеревался отправить оруженосца обратно с обещанием ответить попозже, то сейчас передумал:
– Вязать этого, – распорядился княжич и добавил: – Ты не сказал, что ты – посланец. И ты хотел покалечить человека, который принадлежит мне. У тебя не получилось, но это тебя не извиняет. Ты вор, которого поймали в чужом доме раньше, чем он успел украсть. Но послание было, так что я не стану сразу рубить тебе руку. Пусть вину твою определит княжий суд.
– Я согласен, – с важностью кивнул оруженосец. – Княгиня Ода…
– Княгиня Ода? С чего ты взял? Здесь только один князь. Болеслав. Суньте-ка его на время в погреб. Мне надо поразмыслить. И переодеться.
Размышлять Илья пригласил Малигу, Рулава и Гудмунда.
Перевел им письмо Вихмана Остервальдского. Рыцарь вежливо напоминал о том, что Илья вызвал его на поединок, который отложен до того момента, когда Илья будет свободен. То есть – до нынешнего. Предлагал для солидности взять с собой еще парочку достойных воев. То есть биться сразу трое на
