фирмы по остеклению окон. Он даже хотел было подняться и позвонить в дверь. Но потом все-таки пошел дальше по улице, которую не знал, хотя прожил в этом квартале почти целый месяц. Так он оказался на площади Гросноймаркт, еще издалека заметил ларек-закусочную, решил поесть и тут увидел Лену Брюкер. Он не сразу узнал ее. Она была в платке и белой блузке. Ларек осаждали торговцы с черного рынка, поверх дощатого навеса для защиты от дождя была натянута плащ-палатка с маскировочным рисунком, плащ-палатка, которую он получил в апреле сорок пятого, чтобы спать на ней в Люнебургской пустоши и прятаться от надвигающихся на него танков, плащ-палатка, которая в тот вечер укрыла их от дождя.
«Вот эту мелко нарезанную колбасу, пожалуйста!»
Лена сразу узнала Бремера. Ей пришлось отвернуться, чтобы успокоить дыхание и скрыть дрожание рук, когда резала колбасу. Он опять постройнел, и на нем в самом деле был костюм ее мужа. Из прочного отличного английского материала. На голове его была шляпа, настоящая борсалино. Он ее выменял. Дела шли хорошо. Тогда замазка для окон шла нарасхват. И полно выбитых стекол. Он совсем не изменился, вот только шляпу сильно надвинул на глаза. «Кофе натуральный?» — спросила она. Он выглядел как преуспевающий спекулянт. «Все равно», — ответил он. И подумал, что она должна узнать его по голосу. «Так что же? — опять спросила она. — Натуральный стоит два доллара или тридцать марок». Он по-прежнему не чувствовал вкуса, поэтому ему было все равно, что пить: натуральный или желудевый, но все-таки сказал: «Натуральный». — «К нему порция колбасы «карри», все вместе пять долларов». Да, цены — будь здоров. Но он согласно кивнул. Она высыпала на сковороду смесь с карри, аромат далекого прошлого, полила ее кетчупом и уже потом добавила обжаренные кусочки колбасы, затем выложила готовую колбасу на металлическую тарелку и протянула ему. Бремер подцепил ломтик колбасы деревянной палочкой, обмакнул его еще раз в темно-красный соус. И тут, совершенно неожиданно, ощутил вкус, его языку открылся настоящий райский сад. Он ел колбасу и наблюдал за тем, как она обслуживает покупателей, приветливо и быстро, как разговаривала с людьми, шутила, смеялась, один раз она взглянула на него, очень коротко и без всякого удивления или смущения, увидела его приветливое, нет, сияющее лицо, будто только что он открыл нечто удивительное, узнал ее, на мгновение она заколебалась, хотела крикнуть: «Привет!» — но тут какой-то покупатель попросил желудевого кофе. Ее руки больше не дрожали. Он тщательно подобрал хлебом весь темно-красный соус и вернул тарелку. Немного отойдя, Бремер еще раз кинул взгляд на ларек. Тыльной стороной руки Лена убирала со лба соскользнувшую прядь волос. Седую прядь, которая почти не выделялась на фоне ее светло-русых волос, более того, она подчеркивала их красоту, оживляла их; Лена Брюкер взяла разливную ложку и привычным движением полила кусочки колбасы красным соусом. Он представил себе — такой и я запомнил ее, — как она день за днем без конца выполняла это движение; это было элегантное, быстрое движение, легкое, без малейшего напряжения.
Она высоко подняла вязанье, солнце ярко-желтым кругом врезалось в синеву неба.
— Ну, что скажешь?
— Чудесно.
— Надо подумать, стоит ли делать облако, сумею ли я.
Она смотрела поверх меня и шевелила губами, потому что опять считала петли.
Какая-то надломленность чувствовалась в ней, но в то же время большая цепкость, даже сила. Мне хотелось спросить ее, встречала ли она еще раз Бремера, но, поскольку на вечер у меня была назначена встреча и было уже довольно поздно, я подумал: как-нибудь в другой раз спрошу, еще есть время. Однако времени больше не оказалось.
На другой день я уехал в Мюнхен, а затем вскорости отправился на несколько месяцев в Нью-Йорк. Когда спустя приблизительно полгода я вновь вернулся в Гамбург и позвонил в дом престарелых, привратник сказал мне:
— Фрау Брюкер? Она умерла.
— Когда?
— Да уж тому как два месяца. Вы ее родственник?
— Нет.
— Как ваша фамилия? Минуточку, — произнес голос. — Для вас здесь оставлен пакет. Можете его забрать, только не забудьте взять с собой удостоверение.
После обеда я поехал в дом престарелых, и привратник послал меня к заведующей. Молодая, чересчур накрашенная особа протянула мне через стол пакет, не пожелав даже взглянуть на удостоверение, и сказала только, что после каждой смерти что-нибудь да остается, поэтому они рады, если хоть кто-то заберет барахло. Хуго? Нет, он уволился. Учится. Но она не могла сказать мне где. Я взял пакетик, упакованный в красную бумагу с маленькими рождественскими Дедами Морозами, и вышел на улицу. Стоял март, и не ведающий жалости инстинкт спаривания заставлял черных дроздов вспрыгивать в кустах друг на друга. Я сел в машину, проехал часть дороги, остановился, потянул за бантик из золотой тесьмы, развернул бумагу, которую, вероятно, так аккуратно мог сложить только Хуго. Там оказался пуловер. Я поднял его высоко перед собой, маленькая записочка выпала из него и опустилась на пол машины. На пуловере был вывязан пейзаж: два светло-коричневых холма, между ними долина, на правом холме ель, темно-зеленого цвета, над ней небо, ярко-желтый шар солнца и еще маленькое белое пушистое облачко, улетавшее в небесную синеву. Я, конечно, сразу понял, что никогда не надену этот пуловер, зато могу подарить его моей маленькой дочке, которая с удовольствием ест колбасу «карри». Я поднял с полу записку, пожелтевший, вырванный из журнала кусочек бумаги, на котором размашистым почерком фрау Брюкер был написан рецепт приготовления колбасы «карри». На обратной стороне записки я разглядел часть кроссворда, заполненного крупными печатными буквами, по моим предположениям, Бремером. Некоторые слова не имеют никакого смысла, другие можно дополнить, как, например, недостающее «зит» к «Тиль». Но пять слов я легко разобрал: прихоть, имбирь, роза, Калипсо, белка и там, где надорвано — даже если мне никто не поверит, — повесть.
Примечания
1
Сёдербаум Кристина (1912–2001) — шведская актриса, очень популярная в нацистской Германии. Прозвище «имперская утопленница» получила после исполнения главных ролей в двух фильмах, где ее героини кончали жизнь самоубийством, бросаясь в воду.
2
Обращение, принятое в фашистской Германии.
3
Партайгеноссе, член национал-социалистской партии.
4
Прозвище английских солдат.
5
Аббревиатура от Центральная аккумуляторная фабрика.
6
Один из видов благотворительности в фашистской Германии: сбор одежды, топлива и продовольствия для нуждающихся в зимнее время, а также оказание помощи вермахту населением.
7
