кидал, стоя на коленях, не должны были его заметить в такой бойне. Грохнул взрыв, на фоне грохота танковых моторов, лязга гусениц и постоянной стрельбы почти не слышно было. Криков тоже не слыхать. Поднимаюсь и вижу, как три гитлеровца озираются по сторонам, стоя вокруг огнеметчика, защищая последнего. Гранату зря выбросили, танк их прикрыл. Такого подарка я не ждал, плевать, даже если это будет мой последний выстрел. Как же враги удачно стоят… Хватаю винтовку и открываю затвор, в верхнем кармане разгрузки лежат пять зажигательных патронов калибра 7,92 мм. Вставляю один и закрываю затвор, готов.
– Петро, встаешь вместе со мной и смотришь по сторонам, вали всех, кто на нас смотреть будет, усек?
– Конечно, командир, – радостно отвечает напарник и добавляет: – Поджарь этих сволочей! – Понял, дружище, вот почему мы с ним так спелись, понимает без слов.
Поднявшись на колено, крепко удерживаю винтовку в руках. Плотно прижав приклад, ловлю цель, жаль, чуть боком повернулся, но все одно не промахнусь я. Выстрел тонет в сотне раздающихся вокруг, а возле соседнего дома вспыхивает костер. Господи, как они визжали, веселые ночки мне обеспечены. Четыре факела разом, хорошие у немчуры огнеметы. Откуда-то сквозь шум и грохот раздается громовое «УРА», и отовсюду на фрицев начинает сыпаться ураган из стали. Дальнейшее опять становится похожим на кино. В секунды от двух взводов, что шли позади танков, корчиться остаются единицы. Кто-то поджигает бутылкой КС идущий первым Т-3. Вот, выбежав и подняв в руках связку из двух противотанковых гранат, падает как подкошенный, сраженный очередью из танкового пулемета кто-то из бойцов нашей роты. Откуда ни возьмись выпрыгивает здорово покоцанная «тридцатьчетверка» и первым же выстрелом сжигает еще одну коробочку гансов, а затем и загорается сама. Не успев и рта раскрыть, замечаю, как Петруха, выскочив в окно с гранатами в руках, бежит к ближайшему танку. Ору ему, но все одно грохот не дает возможности докричаться. Напарник ловко закидывает гранату на моторный отсек танка и залегает, молоток, братишка. Взрыв и, объятый голубоватым пламенем, загорается третий немецкий танк. Горящую машину пытается покинуть кто-то из экипажа, посылаю ему пулю, еще один лезет и также падает. Петруха тем временем, укрываясь за подбитым танком, пытается придумать, как ему добежать до последнего. Тот стоит всего в десятке метров, но докинуть, а главное попасть в двигающийся танк, непростая задача. Я вот тоже раньше считал, что попасть из пулемета в пробегающего совсем близко солдата противника плевое дело, как показала практика, не такое уж и простое. В четверых фрицев стрелял из ППШ метров с пятидесяти, попал и убил только одного, правда, и стрелял навскидку, встал в проеме, дал очередь, вторую, убрался. Выглянув снова, увидел, как двое несли третьего, а четвертый остался лежать. Вот и Петро сейчас стоит пригнувшись, сжимает рукоять огромной гранаты в руке и ждет. Танк тем временем, пятясь и пытаясь уйти с поля боя, прикрытия-то не осталось, а из четырех танков он остался один, крутит башней на малые углы и поливает округу из двух пулеметов. Т-3 уже поравнялся с ранее подбитым моим напарником танком, и Петя решается на рывок. Взмах рукой, граната летит, а мой друг уже прячется за горящий танк. Взрыв. Скрежет металла, после того как смолк двигатель Т-3, становится хорошо различимым. Кто-то из бойцов, что укрывался в доме напротив, срезает двух фрицев, пытающихся спастись. Победа. Очередная наша маленькая победа. Петя уже рядом, что-то говорит, ни фига не соображу чего. До сих пор не могу отойти от горячки боя. То, что было в эту атаку, превосходило по впечатлениям все предыдущие. Одиннадцать, различаю, что говорит напарник. Одиннадцать отбитых атак противника, охреноветь! И мы живые? Ага, даже не ранены, хотя что это у дружбана моего?
– Петь, тебя чего, зацепило? – смотрю на кровь, что стекает у друга по шее. Обхватываю его голову руками и поворачиваю к свету. Уши, кровь из ушей, контузия, что ли? – Братишка, ты меня слышишь?
– Да слышу, не ори! – отвечает Петя и сам хватается за свою больную голову. – Как через вату правда, но слышу.
– Дружище, тебя к берегу надо, пусть дохтур посмотрит, сегодня уж вряд ли сунутся еще.
– Как мы им накостыляли, а? – с восхищением произносит друг.
– А то! – киваю я. – А уж как ты выступил, так Рэмбо отдыхает!
– Кто? – трясет головой Петя. – Не расслышал, какое РЭО?
– Забудь, пойдем к командиру, надо тебя в санбат отправить да трофеи собрать.
– Это дело, а про санбат забудь! – отвечает друг.
– Петь, нельзя так, можешь глухим остаться, – настаиваю я и, подобрав оружие, иду на улицу.
Тут и там между домами шныряют наши бойцы, нагло, как будто так и надо, собирая трофеи. Да уж, патроны и гранаты нам пригодятся. Никто уже не стреляет, и я двигаюсь довольно спокойно. Нахожу мертвого снайпера, точнее то, что от него осталось.
– Вот гады, взяли и своего же гусянкой перепахали! – ругаюсь я, видя кусок мяса в обрывках формы. Винтовка тоже не похожа больше на оружие, труба ствола да пара щепок от приклада, вот и все, что осталось от немецкого снайпера.
Спустя пару минут меня находит Нечаев. Рука на перевязи, голова забинтована. Оглядев его со всех сторон, просто раскрываюсь и отдаюсь в объятия еще одного хорошего человека.
– Жив, курилка?! – орет мне Нечаев. – Ну вы и дел тут наворотили!
– Как сам? – игнорируя восторженные возгласы командира, оглядываю его небольшую, но сильную фигуру.
– Да порядок, ты сам-то как?
– Петрухе досталось, контузило вроде, кровь из ушей течет, – сокрушенно отвечаю я.
