Лабиринт Мечтающих Книг

с гордостью об опере, которую сам сочинил и к которой написал либретто. Речь в ней шла об исторически подтвержденной войне музыкантов гральзундской польки квакш с флоринтской пляской Витта. Мы сбежали из его магазина, прежде чем он начал исполнять нам какую-нибудь тирольскую песню.

В букинистических магазинах мы рылись в рукописных оригиналах для до сих пор не поставленных театральных кукольных спектаклей. Их были тысячи, потому что почти каждый второй официант или ученик в сфере книжной торговли Книгорода пытался таким образом изменить свою жизнь, сделав ее более доходной. В подвалах и на чердаках я находил множество совершенно новых или забытых кукол, которые мне не могли присниться в самых смелых снах: от крохотной миниатюры марионетки для блошиного цирка, которую тщательно можно было рассмотреть только с помощью лупы, до целой армии потрепанных кукол, выступавших в роли статистов, и огромного пестрого книжного дракона из легкой, как пух, древесины бальзы, который был длиной с улицу. Поэтому его хранили в соединенных между собой подвальных помещениях, где он, покрытый пылью, ждал очередного ежегодного кукольного карнавала, когда его доставали из заточения и проносили по улицам.

Пораженный, стоял я в одной забитой товаром лавке, которая специализировалась на бабочках-марионетках. Тысячи чудесных lepidoptera zamoniae, которых я сначала принял за расписанных вручную бумажных кукол, были подвешены на нитях или наколоты на тонкие иголки, украшая собою полки и стены, так что от богатства красок слепило глаза. От владелицы лавки, которая, как и Инацея, была ужаской, исходил аромат духов из медвежьего лука. Когда она рассказала нам, что все эти экспонаты были настоящими бабочками, только мумифицированными и препарированными, меня охватил ужас. Даже ее заверения в том, что эти насекомые умерли мирной и естественной смертью и были забальзамированы благочестивой рукой ужаски, не смогли меня по-настоящему успокоить. Магазин ужаски произвел на меня, пожалуй, еще более жуткое впечатление, чем магазин кукол-призраков под названием «Час призрака», в котором мы побывали вскоре после этого, хотя хозяин регулярно вкладывал средства, чтобы навести страх на покупателей своими предложениями! Его специализацией, как следовало уже из названия, были протагонисты, которые исполняли на сцене роли демонов, привидений и подобного рода фантастических персонажей потустороннего мира. Там с потолка свешивались зеленоватые утопленники с выкатившимися глазами, духи из развевающейся паутины, обитающие в замках, и скелеты, которые светятся не только в темноте. Кроме того, тела без голов и головы без тел, прозрачные туманные существа из стекла и хрусталя, танцующие блуждающие огни и всякие призрачные фигуры, какие только можно вообразить себе на сцене кукольного театра и от которых бегут мурашки по коже и раздается детский крик. Инацея, которая, по-видимому, была здесь постоянным покупателем, приобрела себе усохшую голову, которая, вероятно, в полуночный час начинала плакать. Но я никогда не спрашивал, функционирует ли она. Я этого и вовсе не хотел знать!

В одном из подвалов заднего двора находилась мастерская, специализирующаяся на изготовлении кукол, так или иначе имеющих отношение к книгам – совершенно особая разновидность книгородского пуппетизма. Здесь мы опять обнаружили некоторых протагонистов, за которыми или им подобными уже с удивлением наблюдали в Кукольном Цирке «Максимус»: говорящие куклы из стопок книг или Опасные Книги с глазами, ногами, ядовитыми колючками и кусачками, которые неподвижно висели на лентах. А также словоохотливые классические фолианты, которые на сцене Кукольного Цирка в эпизоде с книгой-ловушкой Гульденбарта декламировали стихи, а теперь лишь молча стояли на полке.

Сведущий продавец – сухопарый друид с зеленой бородой метровой длины – объяснил нам, что многие из этих фигур обычно используются как перчаточные куклы или марионетки. В то время как другие являются очень сложными изделиями машиностроительного искусства. И если их завести, они могут говорить механическими голосами и даже петь. Как, например, несущие всякий вздор классики в этой сцене! Это были вообще-то помещенные в корпус часы с боем.

Терпеливый продавец взял ключ и завел одну из механических книг, которая выглядела как здание в миниатюре из позднего цамонийского средневековья. Едва он это сделал, как раздался монотонный дребезжащий голос, который начал читать стихи на древнецамонийском литературном языке:

Я слышал мерный, легкий плеск воды,
Я видел рыб в ее прозрачном лоне,
Я видел мир – весь, словно на ладони,
Чудесный мир полей, лесов, травы.

– Это самые ранние стихи, которые вообще существуют, – пояснил продавец, наморщив лоб. – Они принадлежат Евадевельду фон Фортгейлеру. Честно говоря, это не для каждого уха. Понятия не имею, почему сегодня еще слушают нечто подобное. – Он задумчиво провел рукой по своей зеленой бороде. – Это типичный залежавшийся товар. Вы могли бы приобрести его по специальной цене. Возможно, вы сможете доставить этим радость какому-нибудь старому цамонисту.

Ужаска небрежно отмахнулась и указала на другую механическую книгу на полке, обложка которой чрезмерным усердием оформителя и довольно искусно была вырезана из кожи и украшена сусальным золотом.

– А что это за книга? – спросила она.

Продавец, ни слова не говоря, взял следующий ключ и вытянул книгу, которая начала читать чуть заносчивым тоном:

О, люди! Так легко, беспечно вы