В галактике более 400 миллиардов звезд. Желтых и красных карликов — десятки миллиардов. Почти каждый четвертый из них имеет хоть одну землеподобную планету. Правда, далеко не все из них находятся в обитаемой зоне, в которой возможна жизнь. Таких примерно 4 процента — сотни миллионов. Разумеется, далеко не все они имеют твердую поверхность, жидкую воду, кислород. Не на всех имеется допустимая сила тяжести и пригодные для жизни климатические условия. Тем не менее планет, которые пригодны для жизни, в галактике миллионы, а цивилизаций — считаные тысячи. И далеко не все они в своем развитии выходят на галактический уровень.
Земная цивилизация вступила в галактическое сообщество с нарушением почти всех мыслимых и немыслимых норм и правил. Нет, часть условий была выполнена: за пределы Солнечной системы вышли, термоядерный синтез освоили, межзвездный двигатель придумали. Только лететь бы им с этим двигателем до ближайших соседей еще не одну тысячу лет, так нет же, измыслили ранее в галактике неизвестный способ мгновенного перемещения в пространстве. Пусть возможностью реализовать его на межзвездных расстояниях обладали всего несколько человек. Это уже роли не играло. Прибыли, навели контакты. Пришлось делать в процедуре приема исключение и принимать в сообщество цивилизацию, которая не только не успела объединиться в единое целое (в конце девяностых годов XXI века на Земле еще было несколько десятков стран с разным политическим строем), но и от животного мира ушла не слишком далеко.
Смонтировали на Земле несколько межпространственных порталов (от одного до трех на континент) и предоставили возможность организовать колонии на незанятых планетах. Вот тут и вспомнили о пятой планете Кеплера-62. Для больших государств эта планета никакого интереса не представляла, а для Финляндии пришлась в самый раз.
Портал на одном из островов был. Установили в незапамятные времена и периодически использовали в туристических целях. Вот через него планету и начали колонизировать. Ни о каком промышленном производстве не шло и речи — колония с самого начала задумывалась как аграрная. Сельское хозяйство, мясное и молочное животноводство.
Климат на архипелаге был мягкий, субэкваториальный. Летом, занимающим большую часть года, дневные температуры составляли от 20 до 30 по Цельсию, ночные градусов на десять пониже. Зима, скорее напоминала раннюю осень: 10–15 градусов днем и не более минус пяти ночью. Период обращения планеты вокруг звезды составлял 267 земных суток (190 местных), а продолжительность местных суток равнялась почти 34 земным часам. Много, конечно, но для никуда не торопящихся финнов это был поистине царский подарок.
К моменту нашего с Иннокентием прибытия 6 из 11 островов архипелага были уже заселены, а общая численность колонии приближалась к миллиону человек. Самое интересное, что собственно финнами из них было не более трети. Среди остальной части населения попадались, разумеется, и этнические шведы, но большая часть была представлена славянскими этносами. Государственных языков было два: русский и финский.
Жили себе, не тужили, хлебушек растили да масло сбивали, но вот появилась напасть, которой не ждали. Понаехали. Люди с Востока, танцующие жестоко.
Приезжали как туристы. Рыбку половить, грибочки пособирать, на красоты местные посмотреть. Приезжали, а назад возвращаться не стремились. Климат мягкий, курортный. Крыша над головой не нужна. Можно и в лесочке переночевать под кусточком. Пока деньги были — продукты закупали у населения. А потом, когда кончились, на подножные корма перешли. Тут коровка от стада отбилась, там погреб на отшибе стоит.
Полиция местная — одно название. Горячие финские парни так быстро торопились на происшествия, что к их приезду от коровы оставались рожки да ножки, а погреб сверкал первозданной чистотой. Варят люди на полянке кашу в казане. С мясом. А ты поди докажи, что это ваша корова была. Ну и что, что следы. Да, заходили мы туда, и рога видели, и копыта. А корову вашу мы не трогали.
Пока таких было несколько сотен, еще мирились. Но когда счет пошел на тысячи, народ понял, что пора и меры принимать. Вспомнили, что существует такое слово — депортация. Только вот закона соответствующего нет. Судили, рядили долго и решили, наконец, принять закон о насильственной депортации.
Назначили дату собрания Эдускунта — местного однопалатного парламента. Объявили созыв депутатов. А на следующий день в дом спикера этого самого парламента, пятидесятитрехлетней Унельмы Лайне вошли трое мужчин в масках. И вежливо попросили отменить созыв Эдускунта. Популярно объяснили женщине, что не доживет она до заседания.
— Нет, — сказали, — мы вам ни в коей мере не угрожаем. Просто предупреждаем о возможности бытового несчастного случая. На ступеньках можете споткнуться и шею свернуть. Или на нож упасть неудачно. Раз шесть. Это бывает.
На том и распрощались. Крепко подумала Унельма. Посовещалась с ближним кругом, проконсультировалась с метрополией, а потом связалась со мной и заключила контракт. Кто именно ей меня посоветовал, не знаю, но представление о моих расценках и условиях она уже имела.
Выйдя из портала с Иннокентием на плечах, я выставил часы на местное время, подошел к местным пограничникам и поздоровался. Да, я не оговорился. Иннокентий у меня располагался не на плече, а именно на плечах, как воротник. Голова и передняя лапа свешивались вниз слева от моей головы, а задняя лапа и хвост — справа. Обе левые лапы оставались на плечах, прочно зацепившись когтями за войлочную накладку, вшитую под ткань комбинезона на плечах и в верхней части спины.
Пограничники неторопливо оглядели нас и поинтересовались целью прибытия на планету. Не знаю, может быть, мне это почудилось, но просматривалась в их взглядах некоторая смешинка. Как будто перед нашим появлением они анекдот услышали и теперь с большим трудом
