было сложней всего, зубы ему не заговоришь, бдительность не притупишь. Он словно не видел Якова, приносил и уносил еду да лопухи для отхожего места; за все время заключения он не сказал и одного слова.
Кикимора сидела напротив, ее камера не была окружена стальными прутьями решетки: стена там была сплошная, но прозрачная. Яков знал, что эта новинка называется стеклом, но такое чистое и прозрачное видел впервые. Если это и правда стекло, то его можно попытаться разбить, но сам он не мог дотянуться, а у кикиморы никогда не хватит сил на такое. Кикимора лишь строила виноватые мордочки из своей прозрачной камеры, ее голос до него не долетал. Почему-то ей казалось, что напарник на нее серчает за то, что попалась. А чего сердиться, коль сам попался в ловушку, уж больно хорошо ее поставили. Что-то ему подсказывало, что сбежать от таких людей он не сможет, но это не значит, что он не будет и пытаться.
От мыслей о побеге его отвлек шум из коридора, это было необычно, тем более еду приносили совсем недавно. Сквозь прутья решетки он увидел, что к его камере идет женщина; если бы Якова попросили описать ее одним словом, он бы выбрал слово «величественная». Не было на ней ни какого-либо богатого одеяния, ни бросающейся в глаза роскоши украшений, что так любят купчихи; нет, простая, но очень добротная одежда, толстая коса, почти до пояса… но, встретившись с ней взглядом, Яшка понял, что сейчас ему надо быть особенно осторожным. В этом логове, где и так все – матерые медведи, к нему вышла медведица-мама, главная хранительница и защитница берлоги и своих медвежат. Почему ему пришла в голову аналогия с медведями, лазутчик и сам не понимал, неуклюжести у посетительницы не было и в помине; может, густые каштановые волосы напомнили бурый медвежий мех, может, карие глаза, красивые и немного усталые, показались схожи с медвежьими.
– Здравствуй, Яков, – просто сказала она, словно и не держали его в темнице уже долгое время.
– Не знаю, – пожал плечами лазутчик, – может, Яков, может, Прохор: я вам не объявлялся.
– Ты Яков, не Прохор; лучший лазутчик тайного двора князя Киевского, или теперь – великой княгини Киевской.
«Какой великой княгини Киевской?!»
– Не знаю никакой княжны Киевской, – буркнул Яшка, – я простой путник, гулял себе, никого не трогал. Спеленали меня ни за что.
– Простой путник не сумел бы пробраться в Белый город и добыть планы приграничных крепостей, – карие глаза собеседницы смотрели на него весело и задорно, – простой путник не получил бы ключ от алькова само?й шамаханской царицы – да так, что ее ближние и не знают об этом, между прочим, по сей день.
«Они много знают. Такое не всякому известно – наверняка кто-то из них и в тайный двор вхож. Очень, очень плохо. Узнать бы, откуда они все это прознали».
– Ну, боярыня, выходит, этот Яков и вправду удалой молодец, даже завидно.
– Боярыня? С чего ты подумал, что я боярыня?
«Взгляд умный, проницательный, речь правильная, не крестьянская. На купчиху не похожа, у тех взгляд оценивающий: богаче их или беднее собеседник. Тех, кто беднее, они презирают, перед теми, кто богаче, – лебезят. Князей в Китеже не было, в жрецы женщинам путь заказан. Боярыня, кто еще».
– Не знаю, показалось так, не серчай, матушка, люди мы простые.
– Ладно, «простой человек» Яков, пусть буду боярыней, – рассмеялась его собеседница задорно, – неужели в Киеве не знают, кто правит Китежем?
«В Киеве пока про Китеж вообще не знают, только догадываются. Хотя я тут давно сижу, может, за это время кому-нибудь из лазутчиков Полкана повезло больше».
– Откуда же мне знать, что в Киеве знают, матушка, я простой человек, новгородец.
– Говору новгородскому подражаешь хорошо, этого не отнять. Да ты не бойся, дорогой гость незваный, ну что ты можешь такого знать, чего нам и без тебя ведомо? В планы свои великая княгиня не посвящает. Хотя великая княгиня в свои замыслы не посвящает даже себя, за нее князь Даниил думает.
«Какая такая великая княгиня, при чем тут галицкий князь?.. Запутать хочет».
– Вроде же в Тридевятом царстве князь Владимир был.
– Был, – усмехнулась загадочная боярыня, – да весь вышел.
– Владимира сам Колыван бережет, то и ребенку известно. А мимо Колывана не проскочишь.
– Не проскочишь, – заметно погрустнела посетительница, – пойдем, Яков, погуляем немного. Город наш тебе покажу, все веселее, чем в мешке этом сидеть.
– Вот это верно, это так и есть, – охотно согласился пленник, – доброту твою, боярыня, век не забудем. Может, и спутницу мою можно взять с собой?
– А, кикимору… На ней мы и прокололись, это правда. Даже для богатырей отвод глаз организовали, а на кикимор и прочую нечисть не рассчитывали. Так что тебе мы даже благодарны, помог нам прореху найти в маскировке нашей. Нет, она пока посидит тут.
– Даже дети знают, что богатырям глаз отвести никак невозможно.
– Волшебством – да, волшба богатырей не берет, но есть и другие возможности.
