И он уснул. Все-таки сказались и перенесенная дорога, и пережитое потрясение от полета в капсуле инжи, и знакомство со строгой, но гармоничной культурой скейвенов.
– Вставай, лежебока! – толчком разбудил его Шарскун. – Я достал два билета в театр.
– Сколько времени? – недовольно пробурчал Второй.
– Двадцать пять без малого, – ответил скейвен. – Представление начинается ровно в двадцать пять тридцать. Надо торопиться. Если опоздаем, наши места отдадут студентам.
– Да, Конфуций и не мечтал об этом, – кряхтел Сергей, поднимаясь с кровати и натягивая сапоги. – Студентам! Какого хрена? Мы взрослые люди. и скейвены! Нам должны места уступать, а не мы.
– Не ной, – хихикнул Шарскун. – Я узнал, что пьеса очень хорошая.
– Про что?
– Про королей и королев.
Очутившись в скейвенском театре, Второй отметил, что интерьер увеселительного заведения до поразительного схож с интерьером МХАТА. Даже обшивка кресел была того же шинельного цвета, разве что роль осветительных приборов выполняли многочисленные факелы, что, в свою очередь, придавало дополнительные пикантность и торжественность обстановке. Свободных мест в самом деле не было.
Ровно в назначенное время громыхнули литавры, и тяжелые бархатные кулисы разъехались в разные стороны, открывая искусно построенную декорацию замка. На сцене появились два скейвена-актера в костюмах стражников и с алебардами в руках.
– Ишонусах шук о шук хасоо, – продекларировал один из них густым баритоном и показал лапой на стену замка.
– Хишотух оосун! Ширусан мих цусахо ит, – пробасил второй.
Из ворот замка вышел худенький скейвен в бархатном камзоле и книгой в лапах.
– Перевести? – склонившись к другу, спросил Шарскун.
– Не надо, – отказался Сергей и добавил: – Я эту пьесу наизусть знаю.
– Интересная?
– У нас считается одной из лучших.
– Очень хорошо, – обрадовался проводник, – а то болтают всякое! Развратная пьеса, говорят. Глупые крысы!
– Толкни меня, когда он «быть или не быть» скажет, – попросил молодой человек, устраиваясь удобней в кресле и закрывая глаза.
К реальности его вернул взрыв бешеных аплодисментов. Сергей зевнул и посмотрел на Шарскуна. Тот утирал рукавом куртки заплаканную морду.
– Ну, как тебе? – спросил Второй.
– Клянусь Рогатой Крысой! Эту пьесу мог написать только скейвен! – воскликнул крыс. – Какая глубина! Какое благородство! Какая славная смерть!
– Автор, наверно, сейчас от твоих похвал в гробу переворачивается, – съязвил Сергей.
– Он что, нежить? – не поверил ему Шарскун.
– Лет как семьсот, – сообщил тот.
– Тебя обманули, – твердо заверил его скейвен и мотивировал: – Во-первых, нежить никогда не выбирает, убивать или нет. Во-вторых, пьесу покупал Танкуол за сто вагонов варп-камня у дручий. Танкуол настоящий ученый, а на сто вагонов варп-камня можно построить два таких города, как наш. Тебя обманули.
– Может быть, – подумав, согласился Второй, пораженный и мудростью выбора Танкуола и огромной стоимостью пьесы. – Теперь я точно уверен, что меня обманули. Тем более что сказал мне об этом типчик ненадежный.
– Потом скажешь, где его найти, – попросил Шарскун. – Его надо прирезать, иначе он нас всех опозорит.
– Буду вспоминать, – усмехнувшись, пообещал Сергей, мысленно представляя встречу своего институтского преподавателя литературы, зануды и взяточника, с хвостатым ценителем подлинной драматургии.
Покинув театр, путешественники направились по улице в противоположную от дома скейвена сторону. Ночной Эшинблант мало чем отличался от дневного, разве что прохожих было значительно меньше, и на всех перекрестках стояли вооруженные пиками солдаты в кожаной униформе.
– Это ночная стража, – на ходу объяснил крыс. – Нам нужно пройти до восточных ворот к торговым путям. Там мы сядем на тележку и через час приедем в пещеры под Наггаротом.
– Ты хоть с Асушан попрощался? – спросил Второй.
– Не напоминай мне о ней, я буду грустить, – взмолился Шарскун и поинтересовался: – Что ты думаешь о пьесе?
– Думаю, что надо было ему выбрать «быть» и не морочиться, – ответил Сергей, – дядька так и так хотел от него избавиться.
– Ты не понял! – заявил скейвен. – Гамлет не выбирал, когда говорил «быть или не быть», он удивлялся.
– В смысле?
