– Сэр, еще ложечку! – упрашивал верный Ларример, пытаясь заставить меня открыть рот.
Я упрямо помотал головой, отказываясь глотать мерзкий бульон, в котором плавало нечто, напоминающее сопли. Этого добра у меня и так имелось предостаточно, так что употреблять его дополнительно не было никакого желания.
– Сэр! – Голос Ларримера был полон укоризны. – Вы должны лечиться, сэр!
Дворецкий снова ловко сунул ложку мне под нос. После бульона своей очереди ожидали какие-то подозрительные микстуры и мазь, источающая непередаваемую вонь.
– Не надо! – попросил я, малодушно отворачиваясь и стараясь не разжимать губы.
– Сэр! – Ларример был неумолим. – Извольте хоть немного поесть!
Кажется, еще чуть-чуть, и он станет упрашивать меня съесть ложечку за тетю Мейбл, ложечку за Сирила…
Хоть под одеяло от него прячься, в самом деле! Впрочем, это бесполезно, он и туда заберется с очередным притиранием или отвратительным горячим молоком с пенками, которое я ненавижу с детства. Видимо, именно поэтому я практически никогда не болел, но в последние годы расслабился, потерял бдительность, а ледяной дождь окончательно меня доконал.
– И не помогли ваши шарфы и зонтики, Ларример, – отчаянно прогнусавил я. – Что толку было тащить все это с собой, если теперь я…
Я всхлипнул (или хлюпнул, что точнее) и откинулся на подушки.
Что самое обидное, недавно забегал в гости Сирил, сообщить, что помирился-таки с миссис Вашингтон (не иначе, разжалобил ее синяком и рассказом о своих злоключениях в трущобах). Так вот, кузен был до неприличия здоров, бодр и буквально окрылен… каким-то чувством. А ведь он вымок не меньше моего! «Вот что значит молодость», – брюзгливо подумал я. Когда-то я часами шагал под тропическими ливнями и ледяными ветрами, ночевал на голой земле и питался невесть чем, но ни разу даже не чихнул, а теперь… Точно, старею!
Болеть я ненавижу. Бог с ним, с жаром, это можно стерпеть. Но этот проклятый насморк, от которого нос становится похож на переспелую грушу! Но боль в горле! Теперь даже мои питомцы не приносили мне привычного утешения, и я малодушно скинул заботу о них на Ларримера: при каждом взгляде на них мне мерещилось, будто я пытаюсь проглотить какой-то из кактусов повышенной колючести, и он застрял у меня в горле. Ну а про мерзкие лекарства я уже говорил…
– Сэр… – Ларример было само терпение, а обращался со мной как с тяжело больным, будто я лежал при смерти, а не маялся от банальной, хоть и страшно неприятной, простуды. – Быть может, вы желаете еще чего-нибудь?
– Знаете… – Я задумался, что было не так просто: голова казалась отлитой из чугуна. – Пожалуй, Ларример, я с удовольствием съел бы кусочек копченого сала на корочке черного хлеба… И с чесноком, да!
К этому изысканному лакомству я пристрастился во время одного из своих путешествий. Жаль, в Англии его достать практически невозможно, разве только договориться специально с каким-нибудь фермером, но я об этом постоянно забывал.
Судя по лицу Ларримера, я нанес ему тягчайшее оскорбление.
– Сэр!.. – произнес он непередаваемым тоном, покачал благородной седой головой и удалился, держа поднос с недопитым бульоном. Я подавил вздох: на ужин меня ожидала очередная невообразимая бурда. И почему считается, что больным полезны именно такие малосъедобные блюда?
Через несколько дней я понял, что надо бежать. Причем бежать в прямом смысле этого слова: еще немного, и дом мой из крепости превратится в тюрьму, а Ларример из самых лучших побуждений сделается лучшим надсмотрщиком всех стран и народов.
Визит нашего домашнего врача, знавшего меня с младенчества, страшно разочаровал Ларримера: доктор Милтон заявил, что ничего страшного со мной не случилось, простуда пройдет сама собою, главное, оставить больного в покое и давать побольше горячего питья. Тут он посмотрел на мою страдальческую физиономию и добавил: «Можно чаю с капелькой бренди». После этого Ларример зачастил в библиотеку, где обнаружил старинную медицинскую энциклопедию, из которой теперь и зачитывал мне заунывным голосом то одну, то другую статью о какой-нибудь экзотической болезни. Каждое такое чтение сопровождалось рефреном: «Сэр, но вы же были в географическом обществе, вдруг вас там чем-то заразили?!» Так у меня были последовательно обнаружены симптомы бубонной чумы, холеры, сибирской язвы, черной оспы и проказы. Самое ужасное, что я и сам понемногу начинал их ощущать, а это означало, что сила убеждения Ларримера крайне велика!
Из всего этого следовало, что выздороветь в кратчайшие сроки мне не грозит, а значит, нужно было предпринимать решительные меры. Но и тут меня подстерегала неудача… Коварный дворецкий, явно предполагая, что я могу и не усидеть на месте, убрал мою верхнюю одежду! Однако это меня не остановило, и, дождавшись, когда он двадцать раз проверит, все ли у меня в порядке, не нужно ли мне чего, не подать ли чаю и так далее, уйдет спать, я вызвал такси. (Честное слово, я предпочел бы суровую сестру милосердия, но Ларример не мог доверить заботу о моем хрупком здоровье посторонней женщине.) Какое счастье, что я все-таки провел телефон в оранжерею! Оттуда было проще совершить тайный звонок…
Право, не знаю, что вообразила телефонная барышня, получив вызов хриплым шепотом (а иначе я говорить не мог), и что подумал таксист, явившись к моему дому с потушенными фарами, остановившись у черного входа и увидев джентльмена с одним маленьким саквояжем, в пижаме, без шляпы и обмотанного клетчатым пледом на манер дикого шотландского горца. Свое мнение он, во всяком случае, оставил при себе, но сумму явно назвал сверх счетчика.
