полэксабайта сейчас еще сложнее достать, чем тогда, потому что нужны такие емкости именно для запрещенных работ со случайным кодом.
Первым яблоком, которое упало с нашей яблони, был довольно незамысловатый объект, полученный методом простейших флипов с элементами гипсовой базы – мы даже не планировали продажу, решив создать просто тест-образец.
Это была инсталляция некоего Гриши Светлого (имя художника сгенерировали вместе с работой): тринадцатиметровый портрет Николая Чудотворца, выложенный из костей динозавров на круглой поляне в сосновом лесу. Увидеть лицо святого можно было только с вертолета или дрона. Называлась работа, натурально, «Св. Юр
Наш продукт был видеоотчетом об этой инсталляции. По легенде, после проведения воздушной съемки сама инсталляция была уничтожена, и видеозапись осталась единственным носителем арт-объекта. Видео украсили простенькой графикой, сделанной в технологиях начала века – все это сегодня имитируется так чисто, что традиционная экспертиза бессмысленна. Наш интерфейс позволял назначить фиктивную дату создания артефакта с точностью до дней – и мы пометили его средним гипсом.
Поскольку мы продвигали продукт как христианское искусство (на него в тот момент был всплеск моды), я накидала в сопроводительную брошюру много культурологических (тут все просто) и религиозных аллюзий – о святости, видной лишь истории и небу, о мистическом оправдании всей когда-либо бродившей по Земле зубастой жизни ее венцом-богочеловеком и так далее.
В брошюре также упоминалось, что использованные в инсталляции кости были копиями музейных оригиналов, сделанными из папье-маше, и это признание неполной аутентичности добавляло продукту правдоподобия.
Через американских друзей (возможно, слово «сообщники» здесь уместней) мы отдали объект на экспертизу в Промежности – и «Око Брамы» показало ту же дату, которую мы задали через наш интерфейс: 2016 год. Сразу после экспертизы у работы нашелся религиозно мотивированный покупатель из Пролетов. Гриша улетел с пронзительным свистом – и принес деньги, окупившие половину наших затрат.
Это была победа. Мы поняли, что научились невозможному.
Мы могли подделывать гипс.
Порфирий (вернее, цитируемый им Резник) правильно сказал, что RC-программист не имеет понятия о том, как именно работает конечный рандомный код. И еще он верно заметил, что полученный с помощью RCP гиперсложный объект может обладать сознанием.
Но каким именно? Ведь бактерия, травинка, дельфин и человек – все обладают сознанием, только разным; мало того, у каждого человека есть уровни темного сознания, которые неизвестны ему самому, потому что не входят в эго-агрегат – например, контур, управляющий работой сердца и легких. Некоторые мистики утверждают, что точно так же существуют неизвестные эго-агрегату уровни тонкого сознания, например, так называемый «ангел- хранитель». Ангел мой неземной, ты все время со мной… Не знаю, может быть.
Впрочем, вокруг слова «сознание» не зря пасется столько духовных учителей, философов и прочего жулья – эта беззащитная комбинация букв ежедневно подвергается насилию в самых извращенных формах и может означать что угодно по желанию клиента. Вот я сама написала – «обладают сознанием». Каков оборот – в нем такие бездны, что других уже не надо.
Когда наша гипсовая яблонька снесла Гришу Светлого, ее сознательность еще не имела выраженного центра и походила, предполагаю, на распределенную задумчивость губки или центробежную мечтательность многоклеточной водоросли – вот только это была высококультурная водоросль, замоченная (во всех смыслах) в гипсовой эпохе.
Водоросль страдала: без боли нет подлинного искусства, о чем всегда должно помнить искусство поддельное. Но сначала боль кластера была не огнем, сконцентрированным в одной точке, а общим дискомфортом: центр у системы отсутствовал, и в этом проявлялась ее ограниченность.
Мы видели, в чем проблема. «Св. Юр
И тогда мы надстроили над уже готовой RC-платформой еще один уровень – тот, что показался Порфирию похожим на «трон» (как он метафорически передал свое восприятие стыковочного интрефейса).
Это была точка, куда стекались все порождаемые гипсовым кластером смыслы – и, самое главное, вся его боль. Интерфейс требовался для подключения стандартного симуляционного алгоритма – чтобы замкнуть его на кластер и дать нашему творению сосредоточенные в одной точке зрение и голос.
Первой внешней программой, которую мы подключили к кластеру, была электронный консультант из Музея современного искусства – она уступала по сложности Порфирию, но обладала похожими симуляционными возможностями; дополнительным плюсом стала вторая гипсовая база данных, прописанная в ее памяти. Мы выкупили ее на девяносто девять лет – так же, как я Порфирия.
Чем хороши эти длинные договоры – в них есть пункт, позволяющий стереть алгоритм в конце срока. Наш юрист сделал вывод, что мы, если потребуется, можем сделать это и раньше: девяносто девять лет нужны не для того, чтобы вы вернули программу прежнему владельцу, а для того, чтобы
