зверей и пять волчатников. Судя по лужам крови и обломкам ветвей – напоролось на укрепление куда больше животных, однако многие выжили и уползли зализывать раны. Впрочем, казакам с головой хватило и того, что есть. Воины свежевали туши, снимая шкуры и разрезая мясо на крупные куски, грузили все это на лодки, а когда ношвы просели чуть ли не по самые борта – отправили их вниз по реке.
Остальные ватажники валили деревья, рубили сучья, после чего сваливали бревна в реку и шли за следующими, предоставляя этим плыть по течению. Правда, несколько плотов казаки все же связали – но только для того, чтобы тоже загрузить мясом и шкурами. Работа кипела с первых солнечных лучей и до глубоких сумерек, ватага торопилась сделать как можно больше до того дня, когда язычники снова воспрянут духом. Дров было сколько хочешь, еды тоже – только трудись. Даже в дозоры воевода отправил не здоровых казаков, а легкораненых, наказав в стычки не соваться, а при первом подозрении уходить и предупреждать ватагу об опасности. Исключение Егоров сделал только для Маюни. Мало того что юный остяк был охотником от рождения, так на него еще и колдовство сир-тя не действовало. Как этим не воспользоваться?
Именно остяк обратил внимание на то, что в один из дней колдунов на драконах вместо одного стало сразу пять.
– Один смотрит, малым числом зверей управляет, да-а, – постукивая пальцами по бубну, сказал паренек. – Коли много, то либо задумали чего, либо ведут кого-то.
Воевода рисковать не стал, и в тот же день казаки связали три своих последних плота, сами на них и погрузившись.
Однако Митаюки и Серьга сплавились вниз еще первой лодкой.
На острове раненому расстелили поодаль от лагеря сложенную вдвое свежую шкуру какого-то зверя и оставили юную шаманку наедине с мужем. Не потому, что были безразличны, – ватажники опять ударились в строительство и не хотели зацепить товарища во время работы.
Матвей то приходил в себя, то впадал в беспамятство и далеко не всегда понимал, где находится, когда открывал глаза, – уж Митаюки это чувствовала. Однако кровь она остановила быстро, густого мясного бульона в лагере было вдосталь. Серьга был сыт, а сытый человек со слабостью справляется быстро. Теперь главным было то, чтобы рана успела зарубцеваться до того, как кровь учуют коварные Хэдунга или Мэрю, злобные дочери отца семи смертей.
На третий день к ложу больного пришел пахнущий парной кровью Семенко Волк и накинул на Матвея огромную шкуру с густым белым мехом:
– Вот, мыслю, ему на пользу будет. Как Серьга, держится?
– Терпение надобно. Ныне ничего не скажу, – покачала головой юная шаманка.
– А ты сама как?
Митаюки подняла на него удивленный взгляд, и казак поспешил оправдаться:
– Нет, ты не думай, мне чужого не надо! Мы все в ватаге как братья. Коли ты Серьги избранница, я и в мыслях… Не трону. Но коли надобно что, сказывай. Всегда подсобим.
Девушка кивнула, указала на шкуру:
– Откуда это?
– С мяса, – с готовностью присел рядом с Матвеем Волк. – Мы ведь с засеки его столько набрали… На месяц хватит! А хранить как? Ондрейко Усов, хитрован, придумал на лед его отвезти. Там, за островом, верстах в трех, поле ледяное начинается. Зима там, в общем. Ну, мы так и сделали. А ныне поехали для обеда порцию взять – глянь, а там мишки эти, белые, нашим добром обжираются, за обе щеки уписывают. Трое убегли, а этот на нас попер. Вот… Теперь самого кушать станем.
– Благодарствую, Семенко Волк, – кивнула Митаюки.
– Да чего там, все свои, – кивнул казак, вставая. И вдруг добавил: – Повезло Матвею с женой. Счастливчик.
Может быть, от теплой шкуры, а может, время подошло – но на четвертый день Серьга проснулся и целый день находился в сознании. Его даже не пришлось поить из корца – он с удовольствием умял крупный кусок мяса, перешучиваясь с Волком по поводу того, что три дня не ел, стало быть, и порция должна теперь быть утроенная.
А на следующий день у него начался жар. Кожа вокруг раны покраснела, мох, даже после замены, пах дурно, и Матвей опять начал впадать в беспамятство.
– Что? Как он? – по два-три раза на дню приходил Семенко, вставая рядом с юной шаманкой на колени, и Митаюки не знала что ответить.
В один из таких приходов Серьга оказался в сознании и схватил товарища за руку.
– Она хороша, правда? – тихо спросил он.
– Ты о чем?
– Митаюки… Я ведь вижу, она тебе нравится.
– А мне все девки нравятся, друже. Но ведь я на всех не кидаюсь!
– Дай слово, что позаботишься о ней, когда я преставлюсь.
– О чем ты думаешь, Матвей? Все хорошо с тобой будет, поднимешься!
– Мне говорить тяжко, Семенко. Не спорь. Просто пообещай.
– Не беспокойся, друже. Не оставлю.
