Уайльд поерзал, пытаясь поудобнее устроить толстый зад на жестком деревянном стуле.
— Итак, что делает в Лидвилле печально известный Док Холидей?
— Старается быть не столь известным.
— Я серьезно, — намекнул Уайльд. — Дуэлей не предвидится?
— Надеюсь, нет.
— Уверен, вы шутите.
— Взгляните на меня, — раздраженно произнес Холидей. — Я умираю: чахотка меня истощила, я и ста тридцати фунтов не вешу. Зубоврачебную практику продолжать не могу, потому что дантисту не положено харкать кровью в лицо пациентам, — он пристально посмотрел на Уайльда. — В Лидвилле есть хороший санаторий — когда окончательно сдам, переберусь туда.
Холидей перевел дыхание.
— Я приехал сюда умирать, мистер Уайльд.
— Простите, — извинился англичанин, — не знал.
— Черт, вы, наверное, один такой.
— Я ничего не слышал о местном санатории, — признался Уайльд.
Холидей закашлялся в платок.
— Говорят, есть и другие, не хуже. Сюда я приехал, поверив россказням, будто местный воздух на высоте десяти тысяч футов очень чистый. Так-то оно так, — скривился Холидей, — да вот только никто не удосужился предупредить: воздух здесь такой разреженный, что даже птицы не летают, а ходят по земле.
Уайльд кивнул и улыбнулся.
— Как-нибудь я украду у вас эту фразу.
— Дарю. Могу и заразой поделиться.
— Вы меня восхищаете, — сказал Уайльд и, достав из кармана тонкую сигару, закурил. — Как-нибудь обязательно напишу о вас пьесу.
— Для британского читателя? — спросил Холидей. — Хотите потратить впустую время и деньги — лучше приходите в «Монарх».
— Вы хозяин заведения?
— Владею им на паях.
— Тогда почему не назвать его «У Дока Холидея»? И сделать большую яркую вывеску?
— Моей смерти желают с полсотни человек, — ответил Холидей. — Зачем облегчать им задачу?
— А вы, — Уайльд подался к нему через стол, — правда совершили все убийства, что вам приписывают?
— Вряд ли.
— Не могу понять, — приглядевшись к Холидею, заметил Уайльд, — шутите вы или нет.
— Если верить слухам, — с улыбкой произнес Холидей, — то я в один день убил двух человек, которых разделяло пять штатов. Сплетники, поди, думают, что я разъезжаю по стране на Аристиде.
— Аристид? — переспросил Уайльд.
— Фаворит первого Кентуккийского дерби. Мой друг Бэт Мастерсон уверяет: скоро эти скачки прославятся.
— Бэт Мастерсон? Что стрелок может знать о скачках?
— Наш брат, мистер Уайльд, отстрелом людей себя не ограничивает. Я, например, дантист, Мастерсон — спортивный обозреватель, а Хардин готовится стать адвокатом. — Холидей насмешливо фыркнул. — Людей убивать он вряд ли перестанет, зато при нем всегда будет надежный юрист.
— А как насчет Билли Кида, о котором столько разговоров? — спросил Уайльд.
— Я, например, о нем не говорил.
— Нет-нет… Чем он еще занимается?
Холидей пожал плечами.
— Ему, я слышал, едва ли двадцать лет отроду. Вряд ли он успел обзавестись профессией.
— Вы имели в виду, что он успел только научиться убивать?
— Убийство можно считать профессией, если вам за него платят, — ответил Холидей. — Мне ни разу не заплатили ни пенни. Почти никто из нас не получал платы. Если убиваешь задаром — по доброй воле или по обстоятельствам, — то это уже не ремесло, а форма искусства.
— Или же хобби, — предположил Уайльд. — Вот вы, например, убиваете по обстоятельствам или охотно?
— Вас послушать, мистер Уайльд, так я ничем больше не занимаюсь, — ответил Холидей таким тоном, что Уайльд не понял: иронизирует собеседник, злится или просто отвечает на вопрос. — Я ведь еще сплю, ем и, бывает, успеваю вырвать зуб-другой. Скажу лишь, — сделав паузу, продолжил он, — что я ни разу не убил того, кто пули не заслуживал.
