Холидей заглянул в «Тигрицу» и, не застав там Кида, отправился в «Ориентал», которым до отъезда из города владели Эрпы. Холидей будто вернулся домой: входя через пружинные двери, он почти ожидал застать за одним из столиков Уайетта и Верджила, а у стойки бара — Айка Клэнтона, кого-нибудь из братьев Маклори или даже Курчавого Билла Броциуса. Холидей тихонько улыбнулся, осознав иронию судьбы: из них из всех в живых остался один только Уайетт, хотя ведь прошел всего год с небольшим.
Холидей кивнул незнакомому бармену, взял стакан и бутылку и, расплатившись, отошел к свободному столику. Сел, налил себе выпить и достал колоду карт. Потягивая виски, принялся раскладывать пасьянс и краем глаза поглядывать на вход: Холидей отнюдь не забыл, что он неуязвим только для пуль Билли Кида. Мельком он прикинул в уме рост и комплекцию парнишки — тот был ниже Холидея — и подумал: удалось бы его побить в кулачном бою? Внезапно Холидея скрутило в приступе кашля, и он поспешил прикрыть рот платком. Минуты полторы спустя приступ прошел. Взглянув на пропитанный кровью платок, дантист признался сам себе: побить не удалось бы и десятилетнего мальчишку.
Он уже раскладывал карты по третьему кругу и допивал второй стакан виски, когда рядом кто-то произнес:
— Десятка черных к королеве красных, — Холидей до того увлекся пасьянсом, что перестал обращать внимание на тех, кто приходит и уходит. Оторвавшись от карт, он поднял взгляд и увидел напротив себя Кида.
— Черные десятки кроют красных валетов, а не королев, — ответил Холидей.
— Ты Док Холидей, а я — Билли Кид. Мы сами решаем, кто кого кроет.
— Не стану спорить, — весело произнес Холидей.
— Тогда чего не ходишь?
— Говоря словами самого известного бандита на Западе, я — Док Холидей, — улыбнулся дантист, — и сам решаю, когда и куда мне ходить.
— Что б мне лопнуть! — от души расхохотался Кид. — Ты мне сразу понравился, Док! Я ведь могу называть тебя Док, а?
Холидей пожал плечами.
— Так меня и зовут. Точнее, — улыбнулся он, — только так меня и зовут. А ты, смотрю, коллекционируешь имена.
— Среди моих прозвищ есть и настоящее имя, есть имя отчима, а прочие я выдумал, даже глазом не моргнув. Но Билли Кид — это я, — он ухмыльнулся. — Пока чуток не повзрослею.
— Кстати, сколько тебе годков?
— Двадцать один.
— Ну что ж, ты взял неплохой старт, — заметил Холидей. — Если молва не лжет, и ты правда так хорош, то, может, дотянешь до тридцати. А теперь хватит стоять над душой, присаживайся.
— Что так сразу до тридцати-то? — спросил Кид, присаживаясь напротив Холидея.
— Обычно дольше стрелки не живут.
— Тебе-то самому сколько?
— Тридцать два.
— Выходит, ты врешь.
Холидей покачал головой.
— Бандит у нас ты, а я — дантист, больной чахоткой.
Малыш Билли снова рассмеялся.
— Скольких ты порешил, Док?
— Уверен, меньше, чем приписывает мне молва.
— Сорок? Пятьдесят?
— Это скорее про Джона Уэсли Хардина.
— Сколько же тогда?
— Намного меньше, — ответил Холидей. — Я не убивал никого, кто не заслуживал смерти.
— Как и я, — сказал Билли Кид. — Если уж совсем по чести, я убивал лишь тех, кто пытался убить меня.
— В том числе и помощников шерифа, что везли тебя в суд?
На губах Кида мелькнула сконфуженная улыбка.
— Ладно, почти все убитые мною пытались убить меня.
— Скажи-ка вот что: за каким дьяволом ты вообще сюда приехал? — спросил Холидей. — Как я понял, ты из Нью-Йорка. Далековато же ты забрался от дома.
— Про дом я ни черта не помню, — ответил Кид. — Когда мне было три или четыре года, мы перебрались в Канзас. Потом отец преставился, и мамаша вышла замуж второй раз. Отчим перевез нас в Нью-Мексико.
— Для твоей же пользы, наверное, — заметил Холидей. — Попробовал бы ты убить столько народу в Нью-Йорке. Кто б тебе позволил…
