тоннель предназначался всего лишь для поездов, а значит, войти в него было значительно проще, чем в тот, который по сути представлял собой открытое кладбище, до отказа заполненное всевозможными ужасами. Тем не менее, чем дальше мы углублялись в этот тоннель, тем сильнее меня одолевал до омерзения липкий и противный страх. И страх этот в корне отличался от Ощущения, которое охватывало меня при приближении пустот. То, что я испытывал сейчас, по сути являлось
Идти пришлось долго. Мы миновали несколько развилок, пока голубь не привел нас к заброшенному участку путей, на котором шпалы покоробились и прогнили, а под ногами хлюпали лужи стоячей воды. Поезда, проезжавшие по отдаленным тоннелям, выталкивали сюда воздух, движение которого напоминало дыхание какого-то гигантского существа.
Затем далеко впереди мигнула вспышка света. Крошечная поначалу, она стремительно росла и приближалась.
— Поезд! — закричала Эмма.
Мы стремглав рассыпались в стороны и прижались спиной к стене. Я даже уши закрыл ладонями в ожидании оглушительного рева, но его не было. Все, что я услышал, так это тихий пронзительный визг, который — в этом я был почти уверен — раздавался непосредственно у меня в голове. Когда свет заполнил весь тоннель, со всех сторон окружив нас своим белым сиянием, я внезапно ощутил давление в ушах, и свет исчез.
Мы, как оглушенные, спотыкаясь, отошли от стен. Теперь и рельсы, и шпалы у нас под ногами были новыми, как будто их только что проложили. В тоннеле уже не стоял резкий запах мочи. Лампы на стенах стали ярче, и вместо ровного света от них исходило мерцание, потому что вместо электрических ламп там теперь были закреплены газовые рожки.
— Что это было? — спросил я.
— Мы вошли в петлю, — ответила Эмма. — Но что это был за свет? Я никогда не видела ничего подобного.
— Вход в каждую петлю имеет свои особенности, — произнес Миллард.
— Кто-нибудь знает, что это за время? — спросил я.
— Рискну предположить, что мы попали во вторую половину девятнадцатого века, — снова отозвался Миллард. — До 1863 года в Лондоне не существовало подземной железной дороги.
И тут у нас за спиной снова возник свет. На этот раз он сопровождался порывом горячего ветра и громоподобным ревом.
—
Мы распластались по стенам за мгновение до того, как он пронесся мимо нас циклоном грохота, изрыгающим клубы дыма. Но он не был похож на современный поезд подземки, а скорее напоминал миниатюрный паровоз. При нем даже имелся служебный вагон, из которого на нас изумленно уставился человек с густой черной бородой и слабо мерцающим фонарем в руке.
Поезд скрылся за поворотом, и Хью бросился подбирать свою кепку, которую сдуло ветром. Увидев, что она изорвана в клочья, он досадливо отшвырнул в сторону ставший бесполезным головной убор.
— Не нравится мне эта петля, — произнес он. — Мы не провели здесь и десяти секунд, как она попыталась нас убить. Давайте скорее сделаем то, зачем мы сюда пришли, и вернемся обратно.
— Поддерживаю обеими руками, — буркнул Енох.
Голубь повел нас дальше вдоль путей. Минут через десять он остановился, потянув нас к стене, с виду гладкой. Мы не понимали, что это означает, пока я не поднял голову и не заметил замаскированную дверь на стыке стены и потолка, в двадцати футах у нас над головой. Поскольку другого способа попасть туда не было, Оливия сняла туфли и взлетела, чтобы рассмотреть ее поближе.
— Тут замок, — сообщила нам она. — И он кодовый.
В нижнем углу двери проржавело отверстие, в которое мог бы пробраться голубь, но нам все равно был нужен код.
— Что бы это могло быть? — задумчиво произнесла Эмма, обращаясь ко всем сразу.
Ответом ей стали только недоуменные взгляды.
— Понятия не имею, — пробормотал Миллард.
— Нам придется догадаться, — заявила она.
— Может, это мой день рождения? — предположил Енох. — Попробуйте набрать три-двенадцать-девяносто два.
— Почему кто-то должен знать твой день рождения? — поинтересовался Хью.
Енох нахмурился.
— Просто попробуйте.
Оливия покрутила диск взад и вперед, затем подергала дверцу.
— Извини, Енох, — пожала плечами она.
— Как насчет дня нашей петли? — предложил Гораций. — Девять-три-сорок.
