Все четыре следующих дня шел проливной дождь; Бромли выстыл, как бедняцкая каморка, где сырые сквозняки уныло гуляют между каменных стен. Вечером с Эйвона выползали белесоватые клубы тумана и пышной шапкой укрывали город. К полудню тусклое солнце немного рассеивало густую пелену, и можно было даже разглядеть неясные силуэты прохожих на другой стороне дороги. Впрочем, люди вообще встречались нечасто – кто захочет лишний раз оставлять домашний уют в такую погоду! Автомобили и кэбы тоже почти исчезли, и только омнибусы, как и прежде, грохоча, раскатывали по мощеным улицам.
Впрочем, «Старое гнездо» не могло пожаловаться на отсутствие посетителей. И если на прошлой неделе необыкновенным спросом пользовались прохладительные напитки, то в последние дни гости чаще всего просили горячий и сладкий кофе с молоком, а редкие ценители вспоминали о черном, с солью и перцем. Дважды забегал Эллис, прямо со служебного входа – перехватывал что-нибудь съедобное, коротко отчитывался о ходе расследования – и вновь убегал, давая Георгу повод повторить излюбленную фразу: «Мистер Норманн непременно беду к нам приведет, леди Виржиния!» Сомневаюсь, что Эллису было дело этих слов, ведь на него «повесили», как он выразился, еще одно дело – об убийстве в доме зажиточного фабриканта.
«Виновата его дочь, Виржиния, но попробуй это докажи! Хитрая, как лиса», – досадливо качал головой детектив, прихлебывая горячий шоколад.
Словом, наше расследование замедлилось, если не сказать остановилось.
Что же касается Эрвина Калле, то он не появлялся вовсе. Лайзо в ответ на мои вопросы только устало разводил руками: «Рисует, как околдованный». Зная нрав художника и его увлеченность своей работой, я не слишком беспокоилась.
Больше меня волновало другое. Отношение к Лайзо Маноле. Когда он оставался рядом или хотя бы в доме, то я относилась к нему как к мебели или, например, к своей трости – вещь незаменимая, но в то же время незаметная. Но стоило Лайзо сменить Эллиса на посту, как мысли мои начинали неуклонно возвращаться к зеленым глазам, белозубой улыбке и прочим романтическим глупостям. Я злилась на себя, вчитывалась в письма и отчеты до рези в глазах, находила тысячу срочных дел, но тщетно. Это изрядно напоминало какое-то наваждение. Разумеется, Лайзо был ни в чем не виноват, но из-за волнений и переживаний я держалась с ним едва ли не жестче, чем раньше: говорила резким и высокомерным тоном, вечно выискивала недостатки и поводы для мелочных придирок. Он терпеливо сносил мои капризы, но все чаще я ловила на себе тревожные взгляды.
Сегодня же, к счастью, времени на раздумья не было совершенно. Утром – очередное письмо для мистера Юстина, который, как ни странно, вел эту сделку сам и говорить желал тоже только со мною лично. Ближе к полудню мы с Глэдис все-таки посетили Королевский музей, а затем отобедали у нее. Лорд Клэймор был необыкновенно разговорчив, но темы выбирал пустые – погода, скачки и что-то о военной напряженности на материке.
Правда, одна новость оказалась интересной: сэр Харрингтон поехал выбирать кольца для венчания на родину драгоценной невесты, в столицу Альбы, в Бургедин.
– Далековато, вы не находите? – с недоумением пожала я плечами, когда лорд Клэймор замолчал.
– Далеко, просто необъяснимо далеко! – засмеялся он в ответ. – Но что не сделает влюбленный джентльмен ради дамы сердца!
– Воистину, – тонко улыбнулась Глэдис. – Помнится, мое подвенечное платье тоже стоило нам немалых трудов, потому что было пошито из старинных кружев, связанных по образцу рукоделия Королевы-Невесты.
– Что ж, это стоило того, – согласилась я. – Платье было великолепно, как говорила леди Милдред.
– Будем надеяться, что и сэр Харрингтон не ударит в грязь лицом, – подвел итог разговору лорд Клэймор.
Из гостеприимного дома подруги я отправилась прямо в кофейню – дела не ждали. Зато за дальним столиком меня поджидал Эллис, едва ли не приплясывающий от нетерпения.
– Виржиния, вы только посмотрите, что я нашел, – громким шепотом возвестил он, когда я присела за столик. – Вот, прошу! – и он подтолкнул ко мне конверт с несколькими фотографиями, пользуясь тем, что от зала нас отгораживает ширма.
С карточек улыбались всему свету молодые люди в самом прекрасном возрасте – от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Тонкокостные, немного робкие и чем-то неуловимо похожие. Светлыми взглядами? Застенчивой романтичностью?
– О, это же Патрик Морель! – с удивлением опознала я одного из мужчин.
– Правильно, – удовлетворенно кивнул Эллис. – А также мистер Макмаффин, мистер Дикон и сэр Харрингтон. А теперь смотрите сюда, – и он протянул мне очередную карточку.
Эрвин Калле.
Когда он стоял рядом с афишей, на которой чья-то талантливая кисть вывела портрет улыбчивого Патрика Мореля, сходство между старыми друзьями
