не женился. Возможно, оттого что был влюблен – увы, без надежды на взаимность! – в Рози Фолк…
Позднее – миссис Хат.
Сейчас же страстный юноша превратился в вечно угрюмого старика… Ну, это для тех, кто не знал его лично. Внутри мистер Белкрафт оставался таким же добрым и отзывчивым человеком. Разве что наивности и восторженности у него изрядно поубавилось.
– Кто бы говорил. – Я небрежно прислонила зонтик-трость к креслу и бросила сумочку на сиденье. – Слишком много хлопот было утром из-за простого обморока.
– Видели бы вы себя со стороны, леди Виржиния, – укорил меня он, не прекращая возиться с десертом. – Ходите бледная до синяков, уже четыре месяца траур не снимаете, что ни день – то сознания лишаетесь, да и сердце не бережете…
– Глупости, – возмутилась я. – Бледность – это наследственное. Все Валтеры были белокожими. А что касается траура, Георг… вы должны понимать, что это не только цвет одежды.
– Я-то прекрасно это понимаю… но, леди Виржиния, ей-богу – вам бы сейчас пошла на пользу встряска. – В сердцах он слишком сильно взмахнул венчиком, и воздушные капельки сливок оросили стену и стол. Я поморщилась. – Съездили бы на курорт, на те же минеральные воды… Или хотя бы в театр сходили!
Конечно, леди не подобает заниматься уборкой… Но я слишком трепетно относилась к порядку. И поэтому, порадовавшись моде на узкие рукава, подхватила полотенце и тщательно вытерла брызги.
Георг, однако, продолжал смотреть на меня неодобрительно. У него это выходило весьма внушительно: из-под косматых бровей, сжимая в ниточку губы, слегка наклонив крупную голову. На мгновение мне даже действительно стало стыдно. Всем своим видом он будто говорил мне: «Нельзя так небрежно относиться к себе!»
– Что ж, удачи вам. День будет долгий. – Сложив полотенце вчетверо, я механически провернула на пальце тяжелое бабушкино кольцо – цветок розы из черненого серебра, усыпанный маленькими опаловыми «росинками», – и решительно направилась в зал, исполнять обязанности хозяйки.
В «Старое гнездо» приходили, как в гости. Большая часть клиентов, кроме постоянных, загодя направляла письма-уведомления, на которые лично я – или Мадлен под мою диктовку – составляла ответы с согласием и указанием даты, когда мы могли принять посетителя. К сожалению, необходимая мера, учитывая то, что мест в зале было всего три дюжины. Визит в «Старое гнездо» сильно бил по карману – наши цены считались заоблачными даже по меркам шикующего Бромли.
И не удивительно. Даже если не считать колоссальных затрат на лучшие специи, кофе и какао, если позабыть о весьма и весьма неплохих жалованьях для Георга, Мэдди и Роуз… Деньги с посетителей можно было брать за сам дух этого заведения. Второго такого не только во всем Бромли не сыскать, но и в целой Империи!
Каждый столик оформлен в индивидуальном, уникальном стиле, не важно, для «гостиной» или для одного из «кабинетов». Скатерти – только из тончайшего кружева и бхартских тканей разных цветов. По стенам вместо картин – коллажи из осенних листьев, засушенных веток, трав и цветов. Освещение – старинное, лампы из дорогого анцианского стекла и полированной меди, ароматические свечи…
У нас никогда не играли музыку живые артисты, лишь изредка я заводила граммофон. И эта тишина, наполненная запахами кофе, корицы, ванили и миндаля, тоже виделась посетителям особой чертой, эдаким «знаком отличия» нашей кофейни от всех прочих заведений.
И, разумеется, сердцем «Старого гнезда» была радушная хозяйка этого великолепного дома – графиня Эверсан. Раньше – Милдред. Теперь – Виржиния-Энн.
То есть я.
Развлечь беседой, принять заказ, расспросить о проблемах, а для особенно дорогих гостей – сварить кофе лично и самой отнести его за столик, составив компанию или, наоборот, обеспечив уединение… Надо сказать, что все это я делала с огромным удовольствием. Частенько люди приходили в кофейню грустными и подавленными, а уходили в замечательном расположении духа. Кто угодно повеселеет, если почувствует, что ему рады.
Случайных посетителей здесь почти не бывало. Но даже среди постоянных гостей иногда попадались такие прелюбопытные личности. Как, например, Эрвин Калле, самый известный художник современности. Причем известный не столько своими картинами, сколько…
– Добрый день, мистер Калле. О, а эта прекрасная юная леди рядом с вами – неужели…
– Да, моя новая вдохновительница, – жеманно улыбнулся художник. Имея от природы весьма неприметную внешность – средний рост, правильные, но мелковатые черты лица, волосы невнятного русого оттенка, Калле вовсю потакал своей склонности к эпатажу. Первым и любимым способом взбудоражить общество для него было устроить у себя на голове какое-нибудь безобразие – малинового, синего, салатного цвета… И где только краски брал – не иначе в своей мастерской.
А вторым – завести новую любовницу.
– Счастлив представить вам мисс Анну Брумсток. Даму моего сердца… на этой неделе.
Смущенная, краснеющая от цинизма слов, еще более очевидного от манерных интонаций, девушка терзала в руках дешевенькую сумочку. Кажется, Эрвин опять выбрал себе в пассии простую горожанку – на этот раз светловолосую и высокую. Интересно, знает ли она о репутации художника? А если
