— А что я такого сделал?
— Мельницу остановил. Не знаешь, что это значит?
— Догадываюсь. Но я ничего не делал. И пальцем не шевельнул!
— Ишь ты, — усмехнулся колдун, — ничего не делал… Знаем мы таких. А ну-ка пошли со мной!
Лясота ощутил, как против воли шевельнулось его тело, сползая с лежанки. Он попытался сопротивляться, но в ответ его пронзила резкая боль — словно раскаленные иглы вогнали в каждую мышцу. Он стиснул зубы, послушно сползая на пол. Боль отпустила, но осталась зудящим в мышцах напоминанием — мол, только дернись без разрешения, узнаешь!
Не смея повернуть головы, бросил взгляд на лежанку княжны. Вроде незаметно, но колдун захихикал:
— Боишься? Ничего с нею не случится. Иди уж! Она спать будет!
И точно — Лясота скорее догадался, чем заметил, что девушка мгновенно провалилась в глубокий, без сновидений, сон.
Они вдвоем — старик впереди — спустились в ту самую комнату. Огонь горел по-прежнему, но теперь почему-то не разгонял, а словно сгущал темноту. Сели друг напротив друга. Визг чертей у замершей меленки был слышен плохо. Лясота невольно прислушивался к этим звукам. О чертовых мельницах он в свое время был наслышан достаточно, чтобы теперь начать беспокоиться о своей судьбе. На веки вечные стать рабом чертей и до скончания мира таскать зерно в жизни и после смерти — вот самое малое, что ему грозило.
— Оставь их. — Колдун заметил его внимание. — Пусть себе орут и бесятся. Не они надо мной — я над ними господин. Слово скажу — и пальцем не тронут, да еще и сапоги лизать начнут.
Он сказал это так спокойно и буднично, что Лясота поверил.
— Кто ты?
— Твой хозяин. И учитель.
Старик шевельнул рукой — и из темноты к нему по столу сама собой выползла, волоча за собой цепь, толстая книга в деревянном окладе, выкрашенном в черный цвет. Еще одно движение руки — и она распахнулась, подъехала к Лясоте, демонстрируя ровные ряды букв и символов. В каждом углу на каждой странице была помещена яркая картинка, так что сам текст располагался крестообразно. Некоторые слова и символы были знакомы. При желании Лясота мог бы их прочесть: «Нечистого духа, коий служит тебе, дабы из воли не выходил и договора не нарушал, усмиряют так: берут кровь черной козы, которую еще ни разу к козлу не тягали, сушат траву болиголов и богородицыну травку, варят отвар, мешая с кровью и приговаривая…»
— Читай-читай, — кивнул колдун, заметив, что Лясота отвел глаза. — Тебе их усмирять придется, когда черед настанет! Готовься.
— Нет, — не обращая внимания на боль в мышцах, Лясота выпрямился. — Я не могу.
— Боишься.
Он промолчал.
— Зря. Чую в тебе Силу, и немалую. А что спит она, так только до срока. По своей воле лишился ты ее — в твоей воле и воротить ее в прежнем размере. Лишился ты Силы своей, — продолжал старик, глядя на ошарашенное лицо собеседника, — потому, что супротив себя пошел. От страха или по иной какой причине — не суть важно. А важно то, что отринул ты долю свою, для которой был на свет рожден. Решил иную судьбу себе взять, да не то на роду было написано. Вот и наказали тебя силы высшие — Силу твою запечатали замками. Но жива она. И как примешь свою суть, как решишь все вспять поворотить, так она и вернется.
— А что за суть у меня? — решившись, Лясота поднял глаза.
— Аль сам не заметил? — Колдун почти смеялся. — Тебе, я смотрю, понятно прописанное в книге сей. Хитра, мудра эта книжица, — он щелкнул пальцами, и она сама подползла ближе к хозяину, — не каждому даже из тех, кто от рождения Силой наделен, позволяет она прочесть то, что в ней прописано. Одни видят лишь пустые листы, другие — картинки срамные, третьи знаки непонятные. А тебе вот дано прочесть ее. Знать, признала она тебя своим хозяином, а мне — преемником.
Каждое движение причиняло боль, но Лясота покачал головой.
— Не могу. Отпусти нас, колдун.
— Хозяин! — Пристукнул тот ладонью по столу. — Хозяином меня величай! Ибо волен я над тобой, над твоей жизнью и смертью, коли не покоришься!
— Нет.
В тот же миг сильный удар сшиб его с лавки на пол. Невидимая рука сгребла за рубаху, проволокла по полу и ударила о край сундука, стоявшего в углу. Лясота охнул. В воздух взлетел какой-то мешок и рухнул на него сверху, едва дух не вышиб. Тут же откатился, но лишь для того, чтобы прилетевшее от очага полено ударило по голове — еле-еле удалось успеть поднять руки, защищая темя. Вздыбилась лавка, лягнув его по ногам, как необъезженный конь. Посыпалась с полок посуда. Чугунный горшок наделся на макушку, и тут же полено ударило опять, уже по нему. В голове загудело, а лавка взбрыкнула еще раз.
Лясота перекатился на бок, срывая чугунок, но полено успело еще раза два приложить его по голове, после чего вместе с мешком и лавкой принялось
