матери, а боролись за «демократические свободы и ценности», а прислуживание заокеанским хозяевам называют «выбором оптимального решения». Так вот, ваше императорское величество, – сейчас нам не до сопливых сантиментов, и если спасать Россию, то краеугольным камнем должна стать польза общности, «миру» или общине, как говорят крестьяне, и конечной целью служение Отечеству!
Михаил продолжал молчать – Арчегов пока не сказал ему ничего нового, именно так они оба и поступали, но нутром император чувствовал, что скоро будет произнесено главное.
– Есть такая мудрость – умеешь считать до десяти, остановись на трех. Янкесы этого не понимают, более того, они торопятся и перескакивают через цифры, а это добром для них не кончится. Видишь ли, я уверен в том, что та Россия поднимется с колен только потому, что у нас и у западников совершенно разные, диаметрально противоположные взгляды на основополагающие вещи, которые почему-то полагают в Европе ценностями. Для них главное закон, а для русских справедливость! Сам знаешь, как мы говорим – закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло. В Европе и Штатах говорят о «золотом миллиарде», чьи права охраняет закон, как и их вековое «право» грабить все прочие континенты и страны. А значит, в союзниках у нашей, но той России весь мир, что тоже жаждет справедливости, но пока не консолидированный, искусственно раздробляемый. Нам там нужен только лидер и идея, что сплотит народ, а за настоящими друзьями и союзниками дело не станет!
– Ты рассуждаешь о гипотетических вещах, причем в том будущем, которого здесь не будет…
– Нет, Михаил, я рассуждаю о настоящем! О тебе, о твоих действиях и планах, что ты претворишь в жизнь. Мы только начали претворять «справедливость» в жизнь, сделали только крохотные шажки, и часть народа встала на нашу сторону, она доверяет тебе. А потому исходи всегда из общей пользы, и люди всегда тебя поддержат, особенно сейчас, после войны и революции. Только не обмани их ожиданий, и наша страна получит весьма неплохие перспективы, гораздо лучше того будущего, которое могло быть при твоем брате императоре Николае!
– Ты говоришь как сельский учитель…
– Это не банальности, Мики. Самодержавие, что было установлено еще Петром Великим, и конституционная монархия по западному образцу одинаково вредны для России. Прочитал я в свое время одну книгу, думаю, что автор во многом прав. И название говорит само о себе – «Народная монархия»! Соборность и православие – вот главные устои нашей жизни. И не следует их понимать в узком плане. Спасая духовные корни, лучшее из того прошлого, что у нас было, ты спасаешь и будущее. Будь с народом, сплоти его, и тогда не будет трагического разлада между «барами» и «мужиками». Хотя, конечно, тебе придется встать на сторону последних! И действовать исключительно в их жизненных интересах… Взять хотя бы землю – в Европе она в частной собственности, объект купли-продажи. А русский мужик категорически против такого подхода, ибо считает, что земля – божья. Так что трижды подумай, стоит ли тебе сейчас вступать на гибельный для себя путь, разделив судьбу брата. Сколько раз я тебя уговаривал, настаивал?! Сделай же ставку на мужиков, что три четверти населения составляют, и полетят большевики верх тормашками, ибо при всей их прекрасной программе место крестьянам там не отведено. Так что выбор только за тобою, и сделать его нужно немедленно!
– Да понимаю я, не береди душу… – глухо произнес Михаил и бросил взгляд на стекло – в темноте проступили сотни огоньков, не столь и далеких, в которых легко угадывался электрический свет. – Подъезжаем к мосту через Иркут, скоро вокзал…
– Наконец-то, – с тягостным вздохом произнес Арчегов, – я последний час себе места не нахожу.
– Скучаешь… – совершенно серьезно, без намека на улыбку произнес Михаил Александрович, глаза его потемнели. – Искренне завидую, это я тебе как другу говорю.
– Нина для меня не просто любовь, она тот якорь, что прикрепил к этой земле, Мики. Скучаю я по ней, хочу сыновей на руки взять, они ведь оба мои и счастье, и боль…
Михаил Александрович впервые увидел, что этот седой, жестоко битый жизнью генерал может так блаженно, совершенно по-детски улыбаться, и содрогнулся от боли, сдержав мучительный стон.
– Я все понимаю, Мики! – На его руку легла сверху крепкая ладонь друга, пальцы чуть сжали запястье. – Твой брак – политический выбор, и на любовь трудно рассчитывать, ее нужно будет бережно растить в женском сердце. Но дети будут твое продолжение, твоя кровь, а их улыбки будут много для тебя стоить…
Страсбург
– Мы проиграли и эту войну! Вторую по счету! Но сейчас только самим себе…
Майор Хайнц Гудериан невидящим взором уставился на размокшую землю, покрытую космами грязной пожухлой травы да белыми пятнами выпавшего ночью снега.
Последние часы он вел себя совершенно безучастно и, прежде одетый всегда безукоризненно, как надлежит быть настоящему германскому офицеру, сейчас не обращал внимания ни на оборванные у прожженной и изодранной шинели пуговицы, ни на свисающий с правого плеча витой серебряный погон. Тот самый, что служил для него связью со старым миром, с прежней Германией, что нынче превратилась в бурлящий котел, одинаково опасный для всех участников этого жуткого варева.
Всего за пять месяцев Гудериан прошел путь от Одера до Рейна, ожесточенно сражаясь и орошая кровью своих солдат каждый метр – если бы кто сказал ему об этом всего полгода тому назад, майор не поверил бы такому прорицателю, сочтя его гнусным лжецом.
