– Началась в июле тридцать шестого года мятежом националистов генерала Франциско Франко, закончилась в марте тридцать девятого поражением республиканцев!
– Коммунистов – ты хотел сказать?
– Коммунисты составляли лишь часть красного лагеря, очень весомую, тут нечего скрывать, но всего лишь часть…
Фомин говорил очень медленно, выделяя каждое слово. Теперь он шел по лезвию острейшей бритвы – малейшее слово лжи губило их с Машей бесповоротно.
«Не лгать, только не лгать! Можно не говорить всей правды, но только не лгать!»
Словно заклинание говорил он в мозгу, отчетливо понимая, что каждое слово сейчас на вес золота. Об испанской войне чекисту рассказал Арчегов, больше просто некому, это Семен Федотович знал, когда генерал мимолетом обмолвился.
Пока стало ясным только одно – всей правды от него Мойзес не получил, лишь какую-то часть, и ту порядком искаженную. А иначе и быть не могло, не тот человек Константин Иванович.
«Их сибирское превосходительство жук порядочный, и стоит надеяться, может, кривая куда-нибудь и вывезет!»
– Националисты оказались так сильны, что заставили красноармейцев отступить восвояси?
– Частей Красной армии в Испании не было! На стороне республиканцев воевали лишь советники и специалисты – танкисты, летчики, саперы и прочие. Их всех было несколько тысяч человек, а такая численность в большой войне не играет роли. Это правда, Мойзес!
– Я вижу, Фомин, можешь не убеждать! Почему в Москве решили не перебрасывать войска?
– Франция не пропустила бы через свои границы…
– А на море Англия… – усмехнулся Мойзес, перебив полковника, и встал со стула, положив эмалированный орден в карман. – Ну что ж, про ордена ты ответил честно, как мы и договаривались!
«Хорошо, что ты меня про «звездочки» не спросил, тут бы вся наша с Арчеговым «новая история» гражданской войны мигом бы сгорела». Фомин чувствовал, как по лбу ручьем стекает горячий пот, но не мог вынуть из кармана брюк платок и стереть его.
– Да, вот еще что, Семен Федотович, а ведь ты мой должник, и давно…
Мойзес, собравшийся было уходить, неожиданно повернулся. И показал открытые ладони с пятнами ожогов.
– Я тебя собственными руками из огня вытащил, хотя мог и бросить сгорать дальше. Так что на один вопрос ты мне еще ответишь!
«Накаркал, старый дурак! С ним даже в мыслях нужно быть осторожнее!» – Фомин напрягся, чувствуя, как звенят натянутые нервы.
– В каких европейских столицах побывает Красная армия?
Вопрос застал Семена Федотовича врасплох, он ожидал самоубийственное для него упоминание об орденах Красной Звезды. Но тут полковник вспомнил, как Арчегов рассказывал ему о победном мае сорок пятого года, и решил рискнуть:
– Если говорить о наградах, то были отчеканены специальные медали за взятие Варшавы, Кенигсберга, Берлина, Праги и Вены…
– Ты не договорил, Фомин, ты мне всю правду скажи, без остатка, что ты упрятал!
Мойзес впервые усмехнулся, но глаза оставались в дымке, пронзительные и страшные. Семен Федотович поспешно добавил:
– Еще за Будапешт и Белград!
– Таки правду сказал, без утайки! – Чекист усмехнулся еще раз и, странно посмотрев на притихшую Машу, негромко произнес, выделяя каждое слово: – Мы не будем «хлопать дверью» и другим не дадим! Это уже не в наших интересах!
Мойзес еще раз зловеще усмехнулся, тихо открыл дверь и быстро вышел, плотно, но почти бесшумно прикрыв ее за собою. Фомин, как рыба, выброшенная на берег, только беззвучно разевал рот, не в силах понять последние слова чекиста.
Мойзес сказал ему правду, он это видел, но такую, в которую нельзя было поверить. Так полковник и сидел, мучительно размышляя, и пришел в себя лишь после слов жены:
– А ведь где-то он нас уел, Сеня, хорошо уел…
Ливадия
– Большевики сильны, Саша, очень сильны! Ты не представляешь, насколько они опасны для твоей страны!
Михаил Александрович говорил тихо, но именно такой тон, как он видел, и воздействовал на сербского короля Александра, которого он знавал в давние времена в Петербурге еще мальчишкой. И вот теперь говорит с уверенным в себе монархом, вернее, слишком самоуверенным, вздумавшим диктовать России свои условия.
– Народ поддержит меня в войне с ними, Мики…
– Ты уверен?
Михаил громко хмыкнул, довольно невежливо перебив венценосного «кузена». Тот окаменел мышцами лица, не сводя с русского императора напряженного взгляда, но промолчал, дожидаясь, пока его «царственный брат» выложит имеющиеся у него доказательства. Император не торопился нанести удар, памятуя давние наставления Арчегова, который всегда говорил, что «клиента нужно довести до кондиции».
