– Поэтому проявление такой уникальности, скорее всего, – побочный эффект какой-то характеристики, присущей каждому из нас. Если человек начинает видеть в темноте, то это не потому, что у него вырос третий глаз, а потому, что колбочки и трубочки расширили диапазон восприятия. Но если я права, то проблема не в этом.
Становилось чертовски холодно. Кипяток не согревал. К счастью, Фил ничего не заметил.
– И где проблема? – нетерпеливо переспросил он.
– Такая гипертрофия должна значительно изменить и саму начальную характеристику. Глаз, который начинает видеть в темноте, меняется и сам. А я этих изменений не нахожу. Вернее, вы не находите.
– Не понимаю. О чем ты? У нас всё документировано…
– У девочки должна быть еще одна способность – недокументированная. То присущее всем нам свойство, которое своим изменением и вызвало способность к этому скалярному смещению.
Наталья опоздала на начало сеанса. Взрослых билетов – с синей полоской – на детский сеанс не оказалось, она поколебалась, оторвала себе сразу два детских и положила в кассу, а проще говоря – обычную банку, игравшую роль таковой, пятииеновую бумажку, отсчитала сдачу и прошла в зал, где уже погас свет. На экране вовсю жарило летнее солнце и плескалось южное море, а пацанка по имени Дубравка переживала свое последнее лето детства, превращаясь из плоского и голоногого подростка в девушку.
Наталья села на ближайший ряд с краю. Неожиданно фильм захватил ее, на несколько десятков минут вырвал из ледяной ямы, где не спасали даже дозы. Лишь сухость во рту напоминала об инъекции, но привычного ощущения, будто ты воздушный шарик, парящий в небе, так и не появлялось.
Бравого офицера она заметила лишь когда фильм закончился, и нетерпеливая детвора вырвалась на свободу пасмурного воскресного дня. Тот сидел чуть впереди и ждал, когда схлынет шумный поток. Наталья вышла вслед за ним.
– Огонька не найдется?
– Только не спрашивайте, почему меня зовут бравым офицером, – он был по гражданке.
– У меня коллега, которого все называют Робинзоном, – они пошли вдоль гарнизонного офицерского клуба. Хотелось согреться. Дым слегка помогал. – Идешь по институту и слышишь: где Робинзон? Куда Робинзон? Робинзон совсем озверел. Ощущаешь себя на необитаемом острове. Или Пятницей.
– Его, наверное, так звали, – сказал бравый офицер.
– Как догадались?
– Мой случай.
Наталья даже остановилась.
– Вы шутите? Вас зовут Бравый? – почему-то это ей показалось не столько смешным, сколько важным. Очень важным.
– Зовут меня Олег Алексеевич. А фамилия действительно Бравый.
Наталья всё же прыснула. Не удержалась и засмеялась. Надолго. До слез.
– Вы… вы… вы обязательно… станете генералом, – она промокала глаза платком.
– Вряд ли, – он взял ее под руку. – Жду приказа на увольнение.
Теперь они шли по главной улице городка, по которой прогуливались пары и гоняла малышня.
– Жена, наверное, очень довольна?
– Вряд ли семейный человек пошел бы в воскресенье на детский сеанс.
– Значит, семья ждет в Союзе?
Он промолчал.
– А, заядлый холостяк? Я не в укор, – сказала Наталья, – я сама еще та феминистка.
– Кто-кто?
– Не обращайте внимания, нахваталась в Сорбонне. Модная болезнь, она недавно нам подарена была. Что-то мало народа для выходного. Неужели все в этих ваших знаменитых онсенах?
– Они не наши. И почему именно в онсенах? Кто-то просто в город поехал. Кстати, не желаете?
– В онсен? – Наталья опять неожиданно для себя хихикнула. Лежать голышом в горячем источнике ей показалось забавным.
– В город. Из концлагеря вы, наверное, никуда не выбирались.
Что-то порвалось, озноб вернулся. Хоть следующую дозу вкалывай. Она отпустила Бравого и присела на лавочку. Дрожащей рукой достала из сумочки пачку.
– Почему концлагерь?
– Вам нехорошо? – Бравый башней возвышался над ней, трубный глас доносился из поднебесья. – Вам нехорошо? – то ли эхо, то ли
