снизу отзвуки арьергардных боев.
– Надежда котенка притащила? – Маманя.
– Для ребенка это нормально, – Папаня.
– Я ей настрого запретила. Она никогда так не поступала. Она была послушной девочкой!
– Всё когда-то делается в первый раз, – сказал Папаня. – И первый раз не спрося родителей притаскивают котят. А у тебя просто комплекс немецкой мамы.
– У меня? Himmeldonnerwetter! Это антисанитария! У нее начнется насморк!
– Кошки – самые чистоплотные животные. Об этом Згуриди по телевизору говорил.
Но сестру мы всё равно любим. Несмотря на ее неряшество и антисанитарию. Она наш идеал. Поэтому мы поступаем как всегда – прокрадываемся на цыпочках к ее двери и прислушиваемся. Не вернулась ли? Душа екает, услышав:
– Радио, – подтверждаю я. Надежда крутит настройку своего «Космоса», но из него даже шипения не доносится.
Опять сломалось, Надежда осматривает приемник. На прощание пошкрябав дверь пальцами, идет к себе, а я остаюсь. Там хоть и радио, но сестра в комнате. Такое у меня чувство. Пришла поздно ночью с танцулек в «Спинозе», начав раздеваться в коридоре, а закончив крепким сном в постели. Даже радио не выключив. Очень на нее похоже.
У меня к ней дело. Точнее, у меня к ней тысяча дел. Как к старшей сестре. Не к Мамане же идти за этим.
– Открой, – говорю. – Нужно поговорить, – и кулачком осторожненько. Чтобы снизу не услышали. Очень они не любят, когда мы мирный сон старшей сестры нарушаем.
«Я со звездами сдружился дальними», – отвечает голос.
– Сегодня кое-что случилось, хочу тебе рассказать.
«Не волнуйся обо мне и не грусти», – возражает песня.
– У нас в классе появился новенький…
«Хорошо, когда с тобой товарищи».
Прислоняюсь лбом к двери, жму на ручку.
– И Надежде он, кажется, понравился.
«Всю вселенную проехать и пройти».
– Я знаю, знаю. Так должно когда-то случиться.
«Покидая нашу Землю, обещали мы»…
– Но потом я кое-что увидела. Понимаешь? Мне больше не с кем поделиться…
«…Что на Марсе будут яблони цвести».
Бесполезно. Заперта. Входа нет. Не сестра, а Синяя Борода. Хорошо, я не гордая – зайду позже.
А Надежда приемник разобрала. Даже не раздевшись. И паяет его. Кишки наружу. Радиодетали насыпаны. Канифолью пахнет. Она почти как янтарь. Что-то она часто стала этим заниматься.
Пора. Отодвигаю баночку из-под монпансье с канифолью, моток припоя, детали, приемник, который потихоньку оживает, берусь за верхнюю пуговичку и расстегиваю. Надежда возится с фартуком. Мягкий лев на лыжах с тумбочки наблюдает за нами пуговичными глазами. Всякий раз хочу его отвернуть, чтобы не смотрел, но он всё равно глазеет.
Ты дверь заперла, Надежда задерживает мои руки.
– Конечно, – хотя я не уверена. Возвращаюсь к двери и проверяю. Щелкаю замком.
Оборачиваюсь – Надежда стоит передо мной. Берусь за край платья и тяну вверх. Смуглые ноги, сбившийся подгузник, живот, шрамы, лифчик, гладкие подмышки, плечи, подбородок, глаза.
– Ты очень красивая, – повторяю в десятитысячный раз. Бессмысленно. Она не верит. Или ей всё равно. – Но ты чокнутая.
