Потом я просыпаюсь, и он перестает быть. А я начинаю.
В ту ночь, когда он решил сбежать, я тоже его видел. На стройке, за школой.
Он сидел на краю бетонной плиты. Тощий, оборванный. У него почти мое тело и почти мое лицо. Голос, повадки, привычка ерошить волосы на затылке. Только злость и невероятная живучесть – собственные.
Смотрел вниз с высоты четвертого этажа.
Я мысленно умолял его не прыгать. Дико не хотелось в больницу.
Он и не собирался. Возвращаться – тоже. Не знаю, что за сила тащит его ко мне в момент пробуждения. Но тогда он сумел с ней совладать.
Я видел его, а потом перестал. Экран погас. Музыка, титры…
Я не проснулся. Ни в то утро, ни на следующее.
Открыл глаза спустя двое суток. В своей собственной постели. Выходные, родители на даче. Обо мне даже не вспоминали. И слава богу.
Если бы они оказались дома и стали меня тормошить, я бы не проснулся никогда.
Целых двое суток Игни боролся со мной. Но все же вернулся. Феномен ходячий.
После, в отместку, я не спал три ночи подряд. Глючило страшно. В школу таскался, как чертов зомби, на автопилоте, литрами глотал кофе и все свободное время тупил в Интернете. Но не ложился. Решил: раз он смог, значит, и я смогу.
Отомстил… Больше себе, чем ему. Потерял сознание на остановке, неудачно упал, башкой долбанулся…
Мы вообще многое понимали случайно…
Я не знаю, о чем он думает. Сплю, вижу картинки – и только. Зато он словно живет в моей голове. Словно? Ха, он действительно там живет. И это бесило и бесит меня гораздо сильней того, что мы чертовски неравноправно друг о друге информированы.
Когда он спас меня, еще нерожденного, от смерти, то как бы взял мою жизнь в кредит. Теперь он должен расплачиваться – ими, Есми.
Каждую ночь возвращать долги.
Я живу, пока он платит. Он живет, пока он платит. Все чертовски запутано.
Живу и не знаю, что он выкинет в очередной раз. Есми он выносит лихо, что и говорить, каждую ночь наблюдаю этот экшн.
А что, если Игни убьет обычного человека? Случайного прохожего? Спящего на остановке бомжа? Студента после вечеринки? Девушку, спешащую домой от подруги?
Ты никогда от этого не отмоешься, Антон Князев. В жизни не докажешь, что невиновен. Пойдешь по статье за особую жестокость. Сядешь – и будешь сидеть. Если вообще сможешь жить дальше.
Хотя нет. Изложишь все вышесказанное – получишь шанс отделаться принудительным лечением.
Дурацкая шутка, понял.
Есть еще кое-что. О чем вообще лучше не размышлять, если не намерен лезть в петлю прямо сейчас.
Игни – неживой. До недавнего времени я не задумывался о том, что у него могут быть… э-э… потребности, свойственные обычным людям.
Проще говоря, что
Как оказалось, вполне. Правда, в тот единственный раз все произошло по взаимному согласию – что чувствовал при этом Антон Князев, разумеется, не волновало ни Игни, ни его случайную подружку, – но это новое знание о сущности «ночной души» оказалось для меня полной неожиданностью.
И вот тут меня передергивает по-настоящему.
Ирония в том, что выход Игни из-под моего контроля и правда был неизбежен. По причине, которую невозможно предугадать. Слишком изощренно. Слишком жестоко. Слишком… Больно, черт, да, именно так.
Эту причину назвала мне Наставник. Уберегла от беды нас обоих. Меня и Игни.
– А почему именно «наставник», а не «наставница»? – поинтересовался я во время одной из наших встреч, когда она в очередной раз обругала меня за логичную попытку обозначить ее в женском роде.
– Потому же, почему «продавец», а не «продавщица». Хотя, кому как. Некоторым и «продавщиха» сойдет.
Учителя русского языка бывшими не бывают. Раз за разом она исправляла мою речь, а потом незаметно для меня стала исправлять мысли.
Дом в Парниковом переулке
Третья пара подходила к концу, а абонент Лисницкая по-прежнему оставался недоступен. Это было не то чтобы странно. Непривычно просто. Обычно Ксюша предупреждала, когда намеревалась забить на универ и заняться чем-то поважнее. Хотя бы для того, чтобы Ника с утра не торчала одна на остановке.
А сегодня мало того, что прождала, так теперь еще и не дозвониться. При том, что только вчера болтали по телефону. Могла бы и намекнуть.
