Эти тени подавляют меня. Я не желаю больше их видеть. Я не желаю говорить о них. Я хочу, чтобы Бронзовые Крылышки замолчал.
Я должна его остановить.
Я должна это сделать, и я могу это сделать.
Я снова внимательно всматриваюсь в сидящего передо мной мужчину. Мысленно изучаю его, проталкиваясь мимо холода, который возникает там, где я его касаюсь. Это некая стена из чистого льда, но должно же быть внутри нечто живое, и я ищу трещинку, что-нибудь такое, что позволит мне пробраться внутрь.
Как я и подозревала, лед этот ненастоящий, это просто фасад, и он отступает, как только я сосредоточиваюсь. Один толчок – и бумажная кукла, которая скрывает его сознание, падает, словно осенний листок, словно снежинка.
Она улетает прочь, и я остаюсь наедине с уродливой истиной уродливого ума. С уродливой жизнью.
Я ощущаю, как проникаю вверх и вниз, мимо него, сквозь него… Он мал и испуган, он сжался в комочек. Он скользкий и закомплексованный. Внутри, когда я добираюсь до самой глубины, нет ничего. Пустое пространство с маленьким камушком, что катается туда-сюда, издавая дребезжащий звук, – и это там, где бы следовало быть чему-то другому.
Сердцу. Душе. Но там ничего нет.
Кроме меня самой в настоящий момент.
– Что ты делаешь? – В голосе полковника звучит удивление.
Я не отвечаю.
– Долория!
Теперь он предостерегает, но я не останавливаюсь. Я делаю то, чего никогда не делала прежде. Я нашла новое оружие и хочу его использовать. Я хочу поразить им полковника.
Я вижу лица его мертвых матери и отца. Его кошек. Он тайком покупает для них еду на рынке Блэкхоул.
Бутылка крепкого алкоголя. Пустое кресло.
Но есть и что-то еще… Ну же, давай! Покажи мне! Я хочу увидеть все до конца.
И я вижу.
– Довольно!
Я открываю глаза:
– Какая-то девушка. Вы дали ей умереть. Почему?
Мысленным взором я вижу лицо мертвой девушки, ее язык вывалился изо рта, и я уже ни о чем другом не могу думать. Она умерла не так, как умер падре, – тихо, в церкви. Нет, ее сердце остановилось не потому, что кто-то его остановил. Кто-то причинил ей боль, намеренно. Чтобы заставить ее кричать. Страдать. Просто из жестокости.
Это сделал он. Вот этот человек. Ему нравится причинять людям боль, такую, что я и вообразить не могу. Теперь я увидела достаточно.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
Он протягивает руку и нажимает какую-то кнопку на панели, отключая механизмы комнаты и, как я догадываюсь, отрезая нас от всего Посольства.
Теперь может произойти что угодно. Мы наедине в этой комнате. Он может меня убить, если захочет. Но я все равно не останавливаюсь. Я не могу.
– Кто она? Случайная знакомая?
– Никто, – отвечает он. – Ничто.
– Вроде меня?
Бронзовые крылышки вспыхивают, когда полковник Каталлус встает. Он побледнел от ярости, он так дрожит, что почти не в состоянии говорить.
– Прекрати, Долория! Я не Дитя Икон. Я здесь не для того, чтобы ты меня изучала. – Он глубоко вздыхает и скалит зубы, изображая улыбку. Так вот что он делает в гневе, этот полковник Каталлус. Он улыбается. – Если ты встанешь у меня на пути, я тебя убью. Мне это не составит труда.
Я внутренне содрогаюсь, потому что знаю: он говорит правду. Но я не желаю, чтобы он увидел это и порадовался.
– Так же, как вы убили падре.
– У тебя много спусковых механизмов, Долория Мария де ла Круз. Но ты не беспокойся. Я уверен, мы их все выявим. Так или иначе. – Его губы кривятся.
Пожалуйста, не улыбайся.
– Это будет веселая игра, разве не так?
Я таращусь на него.
