Вот у Борюсика таких маяков в детстве явно было недостаточно.
Хотя до интернета еще жить и жить. И морализаторство семидесятых, как мы выяснили выше, было безусловным и тотальным. Однако удалось ему как-то увернуться. Сберечь свою девственную черную душу.
Видимо, что-то не так было у него с родителями.
Маргиналы?
Возможно. Только по этим временам даже последняя пьянь пытается научить ребенка все же чему-то хорошему. Хотя бы по схеме «не стань таким, как я, малыш».
Может быть, Борюсик – мажорик? Брошенный вариться в собственном соусе «золотой мальчик»? Обеспеченный и беспринципный.
Ну, судя по его лексике, черточкам высокомерия… похоже…
Хотя не стоит забывать, что живет он уже второй жизнью. И не двадцать ему, а уже за шестьдесят. Было время подвесить язык так, как нужно. И нос задрать до небес. Самый умный же! Ох, чувствую, и у меня это зазнайство порой проскальзывает. Некрасиво, сударь…
Впрочем, речь не обо мне. Я как раз в этом раскладе на светлой стороне. А вот Борюсик свою червоточинку, превратившую его в криминального монстра, явно получил где-то в детском возрасте. Точнее – недополучил чего-то хорошего. Того, что естественным путем достается подавляющему большинству детей. Через родителей, как мы выяснили выше.
Неполная семья? Очень может быть. Что-то в этом есть.
Белобрысая морда чего-то там про батю своего заикалась. Мол, «хлороформа у родителя много». Медик папочка? Допустим. Причем медик с доступом к лекарствам группы «А». Ну, по крайней мере, отец у него есть. Получается, нет матери. Это – как версия. Просто папе было не до своего отпрыска на каком-то этапе. В сыновьем возрасте, когда самые что ни на есть нравственные аксиомы и должны были лечь в соответствующие ячейки формирующейся личности. Это возраст от пяти до десяти. Скорее даже – от шести до восьми лет.
Да. Так точнее.
Лет с девяти и старше – личность начинает приобретать, образно говоря, кристаллическую решетку, необратимо твердеющую день ото дня. А у младенца до шести – не сформировалось еще окончательно абстрактное мышление, позволяющее критически относиться к окружающей действительности. И, собственно, к тем самым нравоучениям. От папы и мамы.
А вот если их нет – беда!
И, кстати, если в этот возрастной промежуток ребенок получит психологическую травму, последствия могут стать фатальными. Чуть раньше – не до конца поймет, что случилось. Чуть позже – может выстоять и не сломаться. Но если попасть в этот «карман»…
Итак, можно уже штрихами набросать психологический портрет злодея.
В анамнезе.
– В общем, Сергей Владимирович, думаю я, что надо искать великовозрастного избалованного сынка какого-нибудь видного врача, у которого есть доступ к наркотикам и разным другим редким лекарствам. Это как минимум начальник отделения или ведущий специалист. Хотя может быть и тупо – кладовщик…
– Тупо?
– Не берите в голову. Еще пунктик: этот сынок в возрасте шести-восьми лет получил какую-то психологическую травму. Возможно, лишился матери. Как версия. Попробуйте сделать отсев и по этому признаку. Плюс – имя: Борис. Немаловажная позиция для статистической выборки. Ну и увлечения – спорт, радиодело, фарца. Просто в довесок.
– А он может быть залетным? Гастролер какой-нибудь?
– Маловероятно. Связи, знакомства. Хорошо ориентируется в среде местных бандюганов. Есть, конечно, опасность, что он иногородний. Будь я на его месте – не стал бы прописываться в городе, где собираешься крутить серьезные криминальные схемы.
У Пятого правая бровь поползла вверх.
– Но это в моем случае, – предпочел я не замечать удивления начальника, – возможно, злодей так глубоко не роет. Судя по его ошибкам – он далеко не Спиноза. Борзый – да. Дерзкий, оригинальный – не спорю. Но не аналитик. Человек действия. И настроения. И…
Я замялся.
Чуть не ляпнул, что у нашего клиента опыт шестидесятилетнего мужика.
Стоять, Зорька! Нельзя пока светить наши общие с Борюсиком секреты. Нет пока у нас с Пятым нужной точки соприкосновения. Догадки догадками, но моей взрослой сущности в детском теле я пока официально не афиширую. Поэтому и гаденыша нашего характеризовать в данном аспекте недопустимо.
– И? – От Пятого просто так не отделаться. Коготок увяз – всей птичке каюк.
– И еще он явный вундеркинд, – начал я юлить, – был в детстве… по-моему…
Шеф с интересом рассматривал мои конвульсии.
Вот зараза. Когда уже темнить-то перестанем друг перед другом?
