— Они убили моего визирга, — сказал Простой поднимающемуся целителю. — Пришла пора возместить. Вырежи из них души, мне нужны новые советники. А эта, — он кивнул на меня, — твоя. Ты просил материал для опытов.
— Я ничего не сделала. Скажите, за что? — тихо спросила я, зная, как это глупо, но все равно не в силах сдержаться, да никто бы не смог. Он может ответить, может изобрести тысячи причин, а может промолчать, реальность от этого не изменится. Но это был Простой, и что-то в нем позволяло мне спрашивать, позволяло открывать рот. — Не я разрушала Цитадель, не я сломала Киу. Я хотела помочь, пусть и не по своей воле.
Я снова посмотрела на монотонно раскачивающуюся Пашку. Так-так-так — сопровождал каждое ее движение маятник на столе. Лучше бы лгуна закончила казнь, потому как в конце ее изысков стояла точка. Смерть. Вряд ли теперь стоит на это рассчитывать. Судьба заспиртованного в банке образца, возможно, не худший вариант развития событий. Самое время позавидовать спутникам, но тело человека не годилось для переселения души.
— Ничего? — повернулась ко мне безглазая голова. — Ты уничтожила якорь Киу.
— Неправда.
Целитель вопросительно посмотрел на хозяина, но тот мотнул головой, оставляя человеку голос. Да, Простой отличался от других хозяев и, не намеревайся он нас казнить, сказала бы, в лучшую сторону.
— Цветок Осени дала обещание похоронить одного из ошеров[10] Кайора. Но когда я снял с него голову, некоторые части тела растащили на амулеты. Она была настойчива. Она искала. Даже после собственной смерти. Невыполненное обещание тоже было якорем. Вы принесли в мой дом последнюю часть того глупца. Ты, — песочная рука сжалась в кулак, — дала обещание отнести эту тысячелетнюю падаль к месту захоронения. Ты разрушила якорь, — он повернулся к слуге. — Сделай так, чтоб она пожалела.
Памятник рассыпался с тихим шорохом, вновь став тем, из чего был создан, мусором под нашими ногами.
Задрожав, я упала на пол. Пережатые стеклянными лентами ступни начали неметь. Все зря! Все, что мы сделали, все, на что надеялись, все впустую. Именно сейчас в этот момент, я вспомнила слова Пашки, сказанные у начала дороги из желтого песка: «У меня есть для чего жить». Потеря Юкова была невозможно болезненной, утрата дома, исчезновение бабки, Веника… Больно, но не смертельно. От этого можно оправиться. У меня тоже было для чего жить. Для кого.
Целитель взял со стола скальпель, показавшийся нестерпимо ярким и острым. Я отпрянула назад, едва не застонав от боли в обездвиженных ступнях, но мужчина не удостоил человека и взглядом. Для него я осталась всего лишь предметом, материалом для опытов.
Восточник подошел к монотонно покачивающейся девушке, склонился и резким движением полоснул Пашку по предплечью. На коже выступила самая обычная красная кровь. Первый надрез. Сколько их еще потребуется, чтобы душа покинула тело?
Так-так-так, — раскачивая груз, покивал маятник.
Змея осталась безучастной. Целитель взмахнул рукой, стряхивая алые капли на пол, и повернулся к Мартыну. Парень выгнулся дугой, с кривящихся губ вместо звука слетела слюна и повисла на подбородке. Март поднял руки, которыми до этого безуспешно пытался ослабить стеклянные ленты, он не будет столь покорным.
Глаза восточника засветились магией. Парень, замычав, уронил ладони на пол. Руки повисли плетьми, словно из них разом вытащили кости. Вот и все сопротивление. Восточник беспрепятственно склонился к лицу Мартына, губы мужчины изогнулись в улыбке, ему нравилось чужое отчаяние, приправленное надеждой, но большую остроту блюду придавало то, что все это он проделывал с собратом. Есть что-то завораживающее в унижении себе подобного.
Почти неуловимое движение, и на щеке пленника появилась аккуратная наклонная линия, края раны чуть разошлись, по коже потекла кровь.
Так-так-так… Пашка и маятник двигались почти синхронно, завораживая своей монотонностью.
Мужчина вернулся к столу. Легкие щелчки метронома смешались с мягким перезвоном колб, шорохом открываемых и закрываемых ящиков. Я посмотрела на парня, мозг метался в поисках решения и не находил его. Мы обездвижены и лишены магии. Мы готовились умереть, еще не до конца веря в это.
Мартын раздул ноздри, вбирая аромат чужой крови, и в отчаянии так стукнул ногой, что с нее слетела кроссовка.
Так-так-так-так-так… Маятник едва заметно ускорился. Явидь продолжала раскачиваться все сильнее и сильнее, к отрывистым движениям добавился тонкий, похожий на скулеж звук. И запах сочной травы. Так вдыхаешь полной грудью воздух над свежескошенным лугом, прогретый полуденным солнцем. Теплый, чистый запах. Вторая кроссовка полетела прямиком в меня. Парень снова раздул ноздри, путаясь пошевелить плечами, но руки бессильными обрубками продолжали лежать на полу. Толку от его рывков не было никакого, восточник даже не оглянулся. Кровь из пореза почти не текла. И это «почти» ударило меня сильнее кувалды.
Я задержала дыхание и стала медленно поворачиваться. Шея словно одеревенела. Не от страха, от внезапно вспыхнувшей надежды на чудо. Она неотделима от человека, и неважно, во что он верит — в бога, царя или отечество. Лишь бы не столкнуться с очередной химерой, рожденной пытающимся найти выход мозгом, лишь бы…
Так-так-так… Пашка качалась, стараясь вжаться в собственные колени, словно желая стать маленькой, незаметной, несуществующей. Рана на руке девушки уже начала закрываться.
