ярком рисунке декора. Заметили ли их Пашка и Мартын? Если да, то почему не насторожились? Пусть явидь в инописи не сильна, но целитель подобной неграмотностью не страдал, его владение языком древности было на уровень выше, то есть: «читаю и перевожу со словарем».
Я прислонила жало Раады к покрытой лаком поверхности, чуть нажала и провела, снимая тонкий слой стружки вместе с частью букв. Столб остался равнодушен к вандализму. Я перехватила атам снова, на этот раз намереваясь поковыряться в дереве острием, но из-за удара в плечо промахнулась, и каменное лезвие оцарапало стену.
За спиной стоял Ахмед, не особо одобрявший столь наглую порчу его имущества. В отличие от помощника он был суховат, и еще не обзавелся вальяжным брюшком и вторым подбородком. Смуглая кожа, глаза маслины, вытянутое лицо, волнистые черные волосы и золотой зуб вместо правого клыка. Он постоянно смотрел мир с прищуром. Очки в толстой роговой оправе торчали из нагрудного кармана рубашки, но пользовался он ими редко.
— Эй, чевой творишь? Деньга платить будешь, да?
Смуглое лицо было полно показного негодования, другой посетитель уже бы рассыпался в извинениях. Но не я. В мире нечисти нужно видеть куда глубже тех эмоций, что хотят показать. Я забыла об этом в мире людей. Потому что от них подвоха никто не ждал. Глупая ошибка, но исправимая.
Фальшь, я не увидела, а услышала. В громком крике мужчины было лишь притворство, к тому же не очень умелое. Лицо полного показного возмущения, сквозь которое проступало равнодушие и скука.
Хотя я могла ошибаться, выдавая желаемое за действительное, видя черную кошку там, где ее нет.
На слова не было ни времени, ни желания, и я обошлась без них, молча резанув атамом по мужскому предплечью. Это был риск, потому что человек мог заорать и поднять на ноги всех завсегдатаев и праздных прохожих.
Рукав окрасился кровью. Не рана, а всего лишь царапина, но Ахмед разом посерел, схватился за грудь, тяжело дыша, привалился к стене и грузно осел на пол. Атам пьет жизненные силы, и для этого совсем необязательно наносить раны в корпус. Если держащая его рука, моя рука, я захотела, нож выпил бы всю силу через эту царапину. Но я не хотела.
Вру. Даже себе иногда вру, иначе лишусь сна. Когда лезвие прошло по его коже, ладонь кольнула теплая искра чужой жизни, так старый знакомый с радостью жмет тебе руку. Я помнила, каково это — пить чужую жизнь. Наверное, именно так и становятся маньяками, убивающими всех подряд. Убийство ради убийства, ради удовольствия, без цели и смысла. Но я сдержалась. Он нужен был живым. Пока.
Я присела на корточки, заглядывая мужчине в лицо.
— Будет хуже, — честно предупредила я, — Второй удар скорей всего убьет тебя. Где они Ахмед?
Он дернулся, и на миг показалось, что я переборщила, и загнется сам от сердечного приступа, или внезапно открывшейся язвы желудка. Спазм сотряс его грудь снова, но мужчина не умирал, он смеялся.
— Убьет? Наконец-то, — хозяин чайной поднял взгляд. — Бей, человек.
Столько презрения в одном слове. И все сразу встало на свои места. Кем был хозяин чайной, и кем стал.
— Нечистая кровь, — пораженно прошептала я, раньше за мной таких ошибок не водилось, а уж за Пашкой и Мартыном подавно, не опознать нечистого они не могли, если только… Если только Ахмед больше не был нечистым.
— Был когда-то давно, — он задрал голову, обнажая шею. — Режь.
Его акцент пропал, я вспомнила круглые ровные строчки в журнале заказов. Ахмед прекрасно владел русским, роль, которую он играл, была частично списана с Мусы, а частично отвечала тем ожиданиям, что неосознанно предъявляли к чайной, посетители.
Сейчас на полу сидел серый, выцветший, словно старая фотография, человек. Я могла резать его со спокойной душой, но не ради сведений, а ради ощущения биения чужой жизни. Только ни Пашку, ни Мартына это не вернет. Ахмеда выбросили из внутреннего круга времени, как рыбу из воды. Он задыхался вдали от нашей тили-мили-тряндии. Он не боялся смерти, и подозреваю боли тоже. Во всяком случае не той, что способны причинить мои руки. Перед ним был не палач, и не пытарь.
— А знаешь, ведь есть способ сделать кровь снова нечистой, — сказала я, вглядываясь в пепельное лицо, кровь из царапины и не думала останавливаться.
— Знаю. У меня для тебя новость, человек. Вестник порченые души к оплате не принимает, только те, что родились чистыми.
— Что ж, действительно новость, — жало вернулось под рубашку, — Только я не об этом. Существует другой способ вернуть в тело магию.
— Предположим, — мужчина закрыл глаза, восстанавливая дыхание, — Предположим, кто-то другой не развел тебя, скармливая небылицу. Но во что я никогда не поверю, так это в бескорыстность, даже человеческую, иначе давно бы ускакал на единороге по радуге, — он демонстративно плюнул на пол, — Что ты хочешь взамен своей сказки, человек?
— Сделку, — я встала.
— Сделку? Человек с человеком, — он хрипло рассмеялся, — Даже ваши выдуманные боги не могут отучить людей от вранья, куда уж мне, — Ахмед растер раненую руку, и опустил голову.
Я ему не мешала, не прерывала молчания, прекрасно зная, что уже зацепила его, предложила мечту. Можно вытянуть из нечисти магию, но даже в уязвимом человеческом теле она останется нечистью, будет думать, как нечисть, реагировать, как нечисть и принимать решения, как нечисть. Я задела ту
