хлипкий шкаф – настолько неглубокий, что вешалки в нем могли располагаться только под углом. К тому же этот детский шкафчик был очень тесным, поэтому все закончилось тем, что я стала складывать свою повседневную одежду просто на стул возле двери. Эту кучу тряпок я тоже успела заметить краем глаза и подумала, что она стала уж очень велика. Завтра утром нужно будет ее разобрать.
Завтра… Локвуд, конечно, не теряет бодрости духа, однако не так-то много этих «завтра» у нас осталось. Четыре недели… Четыре недели на то, чтобы найти невероятную сумму денег… А ведь это я настояла тогда, чтобы мы остались продолжать расследование после того первого нападения девушки- призрака.
Это я вынудила нас вновь встретиться с ней лицом к лицу, хотя было так легко собрать свои вещи и уйти.
Моя вина. Я приняла неверное решение, как тогда, на мельнице Уизбурн Милл. В тот раз я не прислушалась к своей интуиции. А теперь я к ней прислушалась – и снова ошиблась. Так или иначе, в обоих случаях результат оказался одинаковым – я все испортила, и это привело к катастрофе.
Призрак-лампа на углу улицы выключилась, и в комнате снова стало темно. Я по-прежнему не двигалась. Надеялась, что уговорю себя снова заснуть. Кого я хотела одурачить – саму себя? Я была слишком больна, я совершенно проснулась, и меня мучило чувство вины. А еще было ужасно холодно. Нет, все-таки стоит сходить вниз, в сушилку, и взять там еще одно одеяло.
Слишком холодно…
Мое сердце дрогнуло и дало сбой.
Было действительно слишком холодно.
Холодно и сыро, как в погребе, а не в жилой комнате, хотя бы и в середине ноября. Этот холод был таким, когда ты спишь, а твое дыхание вырывается у тебя изо рта облачком пара. Это был такой холод, от которого на внутренней стороне твоего окна появляется ледяная паутина инея. От этого холода немели руки и ноги, он сковывал мысли, наждаком обдирал легкие. И был очень-очень хорошо мне знаком.
Я широко открыла глаза.
Темнота. Я видела тонкий контур слухового окна и сквозь него – подкрашенную оранжевым светом лондонскую ночь.
Я вслушалась, но услышала лишь шум крови в ушах. Сердце билось так бешено, что, казалось, от этого сейчас начнет подпрыгивать лежащее на мне стеганое одеяло. Все мои мышцы напряглись, все чувства обострились до предела. Я ощущала каждый предмет, который касался моей кожи, – легкую ткань ночной рубашки, гладкую теплую поверхность простыни, каждый наклеенный на мои раны пластырь. Моя лежащая на подушке рука непроизвольно дернулась, ладони вспотели.
Я ничего не видела, ничего не слышала – но знала.
Я в комнате не одна.
Не успевшая замерзнуть часть моего сознания кричала, требовала, чтобы я начала действовать. Нужно откинуть тяжелое одеяло, подняться на ноги. Что мне делать потом, я еще не знала, но все равно это было лучше, чем беспомощно лежать здесь, стиснув от страха зубы.
Просто надо подняться. Рывком открыть дверь. Броситься вниз по лестнице… Делай же что-нибудь, Люси!
Я ждала. Ждала, когда загорится призрак-лампа.
Какими бесконечно долгими могут иногда показаться три минуты!
Там, на углу улицы, щелкнул спрятанный внутри стоящей возле зеленной лавки призрак-лампы переключатель. За большими круглыми линзами начали разгораться магниевые лампы, заливая все вокруг своим ослепительным белым светом. Высоко над моей головой осветилось окно мансарды.
Я стрельнула глазами в сторону двери.
Да. Там. Стул и куча одежды. Они образовали черное бесформенное пятно, но оно было больше, чем обычно, намного выше, чем должно было быть. Если бы я собрала всю одежду, которую износила за свою жизнь, и положила ее поверх своих юбок и джемперов, накрытых брошенными на них носками, все равно не получилось бы той высокой тонкой призрачной фигуры, что стояла сейчас в темном месте возле двери.
Призрак не двигался. Да и не должен был. Я смотрела на него тридцать секунд, застыв в постели. Я и в самом деле застыла. Призрачный захват был выполнен так тонко, так хитро, что до этой самой минуты я вовсе не ощущала его.
Свет на улице погас.
Я прикусила губу, чтобы заставить себя собраться и прогнать из головы мысли о безнадежности моего положения. Затем напряглась и, сделав над собой невероятное усилие, скинула одеяло, перевернулась набок и скатилась на пол.
Я лежала тихо и совершенно неподвижно.
Все мышцы сводило от боли, от резкого рывка разошлась часть наложенных в больнице швов. Но теперь между мной и стоявшей у двери тварью оказалась кровать, и это было очень хорошо. На большее для начала я и надеяться не могла.
Я прижалась к ковру, положив голову на ладони. Ледяной воздух кусал мои голые ноги. Я заметила, что ковер покрыт слабо светящейся дымкой – тонкой, белой. Это был призрачный туман – побочный продукт, образующийся в ходе манифестации.
Я закрыла глаза, заставила себя успокоиться, включила свои уши и стала слушать.
Но то, что так легко сделать, когда ты полностью одета, снаряжена и в твоей руке поблескивает рапира, становится куда более трудной задачей, если