перевел взгляд на окно и наконец раздраженно вздохнул: – К сожалению, вылетело из головы. Мысль потерял. Короче говоря: никогда не поступай так впредь. Я тобой очень недоволен. Принимая тебя на работу в свое агентство, я сказал тебе, что меня не смущает то, что ты кое-что скрыла о своем прошлом. И это была правда. Но скрывать то, что происходит сейчас, – это совсем другое дело, это недопустимо. Мы одна команда, всегда нужно помнить об этом.
Я кивнула, глядя на скатерть. Мое лицо каким-то странным образом одновременно заледенело и пылало.
– А вот о кулоне, напротив, можешь забыть, – продолжил Локвуд. – Сегодня же отправлю его в Клеркенвел, где его сожгут в печах «Фиттис». Прощай, Источник. Прощай, Аннабел Вард. Как говорится, скатертью дорога! – Он заглянул в свою чашку и недовольно пробурчал: – Тьфу, ты! Чай остыл.
События вчерашней ночи, само собой, веселья не добавляли, однако для плохого настроения у Локвуда были и другие причины. Его все еще беспокоила рука, к которой прикоснулся призрак. Тяжелые условия, которые выдвинул Барнс, камнем легли на его худые плечи. Но что самое скверное – началась публичная реакция на устроенный нами на Шин-роуд пожар. К ужасу Локвуда, в утреннем выпуске «Таймс», в ежедневной колонке «Хроника Проблемы», где помещался обзор наиболее заметных событий, связанных с призраками, появилась заметка под заголовком «Требуется усилить контроль над независимыми агентствами». В ней описывалось расследование, проведенное «Локвуд и Компания» («независимое агентство, состоящее из одних подростков»), которое привело к ужасному пожару. Автор заметки явно намекал на то, что Локвуд не способен руководить агентством. В конце приводилось высказывание одной из сотрудниц гигантского агентства «Фиттис». Она рекомендовала взять все парапсихологические исследования под контроль взрослых инспекторов.
Реакция на эту заметку последовала незамедлительно. В 8.05 утра к нам в офис поступил первый телефонный звонок – один будущий клиент отказался от наших услуг. В девять часов отказался второй. Следом за ним еще несколько.
Наши шансы заработать за месяц 60 000 фунтов упали до нуля.
Когда мы сели обедать, за столом воцарилось ледяное молчание. Локвуд сидел напротив меня, прихлебывая остывший чай и разминая поврежденные пальцы.
Они уже ожили и довольно хорошо двигались, но все еще оставались посиневшими. Джордж слонялся по кухне, собирал грязную посуду и с грохотом сваливал ее в раковину.
Я же вновь и вновь вертела в руке стеклянную банку с кулоном.
Локвуд имел полное право сердиться на меня, и от этого я чувствовала себя еще несчастнее. Но странное дело – понимая, что была дважды не права (когда взяла кулон и когда забыла сказать о нем), я не полностью раскаивалась в том, что натворила. Той ночью на Шин-роуд я слышала голос убитой девушки. Я видела ее – и такой, какой она была при жизни, и такой, какой стала спустя полвека после смерти. И, несмотря на пережитый страх перед злобным мстительным призраком, я никак не могла отбросить эти воспоминания прочь, они будоражили мои мысли.
После того как полуистлевшие останки дотла сгорели в огне, ожерелье было единственным, что осталось от Аннабел Вард, ее жизни и смерти, ее не известной никому истории.
А теперь мы собираемся отправить в печь и это кулон.
Это казалось мне несправедливым.
Я поднесла банку ближе к глазам, всмотрелась сквозь стекло.
– Локвуд, – спросила я. – Можно, я достану кулон?
– Да, наверное, – вздохнул он. – Сейчас день, и оно достаточно безопасно.
Было совершенно очевидно, что призрак Аннабел Вард не выскочит из кулона при солнечном свете. Но кулон тем не менее был связан с Аннабел не только тем, что внутри него сидел ее призрак. Кулон мог сохранить эхо событий, связанных с живой Аннабел Вард.
Вот почему я не без трепета отодвинула тонкую железную защелку и открыла банку из серебряного стекла.
Вот оно, этот кулон, с виду не более зловещий, чем лежащие на столе испачканные джемом ложки и ножи для масла. Изящная золотая вещица на тонкой цепочке. Я вытащила его из банки – он было довольно холодным на ощупь – и впервые как следует рассмотрела.
Цепочка состояла из перекрученных золотых звеньев, почти все они были чистыми и яркими, за исключением пары мест, где между ними забилось что- то темное. Кулон был овальный, размером с лесной орех. Правда, после встречи с ботинком Джорджа он выглядел слегка перекошенным. Пока кулон был цел, он наверняка был очень красивый. Его окаймляли крошечные зернышки перламутра. Розовато-белые и блестящие, они были искусно вставлены в тончайшую, сплетенную из золотых нитей сеть. Правда, часть перламутровых зернышек отсутствовала, а на поверхности кулона, как и на цепочке, в нескольких местах проступали темные пятнышки. Хуже всего (и вновь благодаря Джорджу, разумеется) было то, что с одной стороны овал треснул, и эта трещина была очень заметна.
Но самым интересным в кулоне мне показалось слегка выпуклое сердечко в самом центре. На нем я рассмотрела едва заметные, тонкие, как паутинка, значки.
– О! – сказала я. – Здесь есть надпись.
Я подставила кулон под солнечный луч, провела кончиком пальца по буквам – и в тот же миг услышала голоса. Разговаривали мужчина и женщина.
